Увидев, что Владлена собирается ответить очередным возмущением, Машка поняла, что спокойные объяснения, попытки донести свое мнение для этих людей, как говорят ее студенты, «не канают!», и если она хочет навсегда и разом от них избавиться, есть только один способ — напугать, пригрозить чем-нибудь, лучше всего потерей денег и скандалом на Юриковой работе. Она оперлась двумя руками о стол:
— И еще! Я не советую вам и вашему сыну не только пробовать, но и обдумывать возможности как-то мне навредить, даже намекать на мою невменяемость! Если вы не знаете, то сообщаю вам, что я ученый с мировым именем и имею такие связи, вплоть до администрации президента, которые вам с Юриком не снились в самых радужных мечтах! До сегодняшнего дня у меня не возникало необходимости подключать эти связи.
Хотите рискнуть и попробовать, что получится, если я к ним обращусь?
Никаких таких связей у нее не было, но Машка завелась и пугала с огоньком, вдохновенно, акцентируя каждое слово. А что? Пригрозить так пригрозить! Если другого языка не понимают!
Владлена, сразу растеряв надменность, перепуганно хлопала искусственными ресницами. О-очень хорошо! Стало доходить, значит!
— Если до меня или моих знакомых дойдут хотя бы намеки на сплетни, исходящие от вас, первым делом я зашлю к вам — лично к вам, Владлена Александровна! — судебных исполнителей, которые затребуют возврат денег или конфискуют все ваше имущество в счет уплаты. Последние три года оплата вашей квартиры производилась с моего личного счета, на что у меня есть юридические документы. Я доходчиво объясняю?
Владлена пришла в себя, опомнилась, вернула лицу привычное надменное выражение и, приподняв бровь, собралась ответить.
— Владлена Александровна! — угрожающе повысила голос Машка. — Я предупредила, и не шучу!
Владлена внимательно всмотрелась в Машки-но лицо. Что она там для себя высмотрела — осталось тайной, но ответить не рискнула. Величаво поднялась и столь же величаво удалилась из квартиры.
Через десять дней Маша имела на руках крепенькую, радующую новизной и необтертостью бумажку — свидетельство о разводе и подписанные Юриком документы об отсутствии у него материальных претензий к бывшей жене Марии Владимировне Ковальской.
Ему приснился жаркий Севастополь и плачущая Машка, уткнувшаяся ему в живот.
Открыв глаза и все успокаивая глупую дивчину в меркнущем, пропадающем, как мираж, продолжении сна, он потрогал ладонью живот.
Пресс был сухой и горячий, без каких-либо следов слезной влаги.
И проснулся совсем.
Про девочку Машу он больше не думал с того дня, когда ушла жена, а прежде вспоминал сто лет назад, на заре другой его жизни — тогда он, молодой офицер, прибыл со столь же молодой женой по месту несения службы, хрен знает куда, на крайние задворки советской империи — в небытие.
Он выбрался из кровати, пошел в душ, встал под упругие струи. Смывая с себя приснившуюся севастопольскую жару и все остальное, приказал выбросить эту ерунду из головы.
Он мастерски умел выбрасывать из головы мешающие ненужные чувства, эмоции, мысли, освобождая сознание для продуктивной работы по поддержанию и упрочению его благосостояния, его собственного, а заодно и тысяч людей, работающих на него.
Что-то он устал. Маетно-тяжело устал.
Такое с ним бывало редко, но случалось.
Может, повлияли две тяжелейшие сделки, следовавшие одна за одной, масштабные, которые месяцами подготавливала его команда — собирали информацию, давали взятки, перехватывали инициативу у конкурентов, занимались контрразведкой, искали лазейки в юридических документах, и все это в режиме стратегической секретности. И все это многотрудное и хлопотное дело последним ударом, красивыми, филигранно оточенными маневрами в переговорах, завершил сам хозяин.
Естественно, победив. Он же Победный. Дмитрий усмехнулся своим мыслям и вышел из душа. Не вытираясь, прошлепал в кухню, оставляя мокрые следы на элитном паркете. Достал из холодильника бутылку минеральной французской воды, скрутил железную крышку одним движением и, сбивая дыхание колющими взрыв-чиками лопающихся пузырей, опустошил до дна. Устал.
Он всегда чувствовал, когда подкрадывалась эта, предательски до поры накапливающаяся, усталость. Как простуда — к вечеру ты чуть хлюпаешь носом и вроде грудь заложило и сил нет. И точно знаешь: что бы ни предпринял в спасительной акции под названием «нет болезни!», какие бы лекарства ни пил на ночь — к утру будет бездыханный нос, больное распухшее горло и полная тоска!
С чего это оно навалилось? Ну, сделки-договоры непростые — так не в первый раз, бывало и покруче! Или сдавать стал? Может, возраст? Да ладно!
«Нормально все!» — сказал Дмитрий себе.
Он победил, еще бы! Все нормально.
Ему всегда говорили, начиная с детского сада, воспитатели, потом школьные учителя, тренеры, педагоги — все:
— Ты обязательно победишь! С такой фамилией и не победить!
И он побеждал. Почти всегда, за редким исключением.
А до него так говорили отцу — Федору Федоровичу Победному.
Фамилию его отец получил в роддоме. Молоденькую беременную девушку, у которой раньше срока начались роды, сняли с поезда, на котором она ехала в Москву, одна без друзей и родственников, к мужу, как сказала попутчикам. Пожилая женщина, сидевшая с ней рядом, все причитала, качая головой:
— Куда ж тебя несет, милая, да еще беременную! Москву эвакуируют, бои идут в Подмосковье, а ты в пекло, да еще с дитем в животе! Муж, поди, не обрадуется, расстроится!
— Ничего, мне с ним рядом спокойнее.
А ночью у нее начались схватки. И она металась, кричала, теряла сознание. На какой-то станции ее сняли из поезда. Когда роженицу выносили по неудобным крутым ступенькам вагона, в суматохе уронили ее сумочку, содержимое которой плюхнулось в единственную лужу только что слитого из вагона не то кипятка, не то какой-то жидкости, растопившей снег и наледь на перроне. Санитарка, перехватывая поудобней девушку под руку, наступила кирзовым солдатским сапогом на выпавшие из сумочки документы.
Пока суетились, укладывали роженицу на носилки, документы раскисали в замерзающей жиже. Их подобрали, но прочитать расползшиеся чернильные разводы было невозможно — ни фамилии, ни адреса. Осталась только маленькая фотография и имя — Лиза, которое сказала санитарам сердобольная пожилая попутчица.
Девушка родила мальчика, крепенького, крупного, хоть и недоношенного, который кричал недовольным баском, сжимая кулачочки. Он родился в тот момент, когда диктор Левитан читал по радио сообщение о победе под Москвой советских войск, разбивших вражеские армии, и его голос, громко, торжественно разносившийся по всему роддому, слился с криком родившегося малыша.
— Ишь ты, какой у нас парень! — восхитилась акушерка, принявшая кричащего ребенка. — Победный парень!
