Дилан следил, как Эбби с улыбкой суетится на кухне, предаваясь приятным воспоминаниям.
— Популярность нашего ансамбля выросла так, что каждую ночь нам приходилось отбивать от поклонников нашу Шантел! Однажды поздним вечером к нам в дом заявился Чак с Бредом Биллинджером.
— Биллинджер теперь не участвует в гонках?
— Да, он бросил это дело после гибели Чака. Они дружили. Очень крепко дружили. Я с ним не виделась несколько лет, но на день рождения и каждое Рождество он присылает мальчикам подарки. В тот вечер они устроили пирушку у нас дома. Много шумели, безобразничали почти до середины ночи. Работая в клубах, мы привыкли к такой жизни, ночным застольям, шуму, гаму, выпивкам, ну да что я вам рассказываю, будто вы сами не знаете, как это бывает!
— Могу представить!
— Мы всегда держались втроем, я присматривала за сестрами, поскольку Шантел имела обыкновение хватить лишнего, а Мадди была готова удрать с первым встречным, болтавшимся за кулисами! Поэтому я наклонялась к микрофону и отпускала какую-нибудь шутку, что-нибудь о следующем номере, который обещает быть таким опасным, что нам нужна полная тишина. На нас не обращали особого внимания, но мы продолжали. Затем мы исполняли «Где-то…» из «Вестсайдской истории». Ну, вы же знаете, о чем я?
— Да, слышал. — Дилан прислонился к спинке стула и закурил. В восемнадцать лет справляться с пьяницами и назойливыми поклонниками! Она не такая мягкая кошечка, какой кажется на первый взгляд.
— Я смотрела туда, откуда в основном доносился шум, а Чак смотрел прямо на меня. Я испытывала странное чувство. Во время концерта люди смотрят на сцену, но редко смотрят именно на тебя. Во время антракта Шантел заметила, что с меня не сводит глаз супергонщик. Так я получила первый намек на то, чем Чак зарабатывает на жизнь. Шантел всегда читала колонку сплетен.
— Теперь она сама стала их героиней.
— И получает от этого огромное удовольствие.
Порывшись в ящиках стола, Эбби извлекла крышку от стеклянной банки и подала в качестве пепельницы.
— Простите, больше у меня ничего нет.
— Крис мне уже рассказал о вашем отношении к курению. Значит, это была любовь с первого взгляда?
— Да. — Как это объяснить? Человеку, сидящему напротив нее не кухне, никогда не понять чувств наивной восемнадцатилетней девушки. — Можно сказать и так. Чак досмотрел все представление до последнего номера, затем вернулся и представился. Может быть, отчасти его обаяние заключалось в том, что я не знала, какое впечатление он должен на меня произвести. Он очень вежливо пригласил меня пообедать. Было уже за полночь, а он пригласил меня пообедать!
Она снова улыбнулась. Она была молода и, как и Крис, доверчива.
— Разумеется, папа и слышать об этом не хотел. На следующий день в мотель, где мы остановились, были доставлены две дюжины алых роз. Со мной никогда еще не случалось ничего более романтичного. А вечером он пришел снова. И продолжал приходить до тех пор, пока не очаровал маму, убедил отца и свел с ума меня. Когда он отправился на гонки, я уехала с ним. А на пальце у меня было подаренное им кольцо.
Она взглянула на свою руку. Кольца не было.
— Забавная штука жизнь, правда? — пробормотала она. — Никогда не знаешь, что она выкинет.
— Как ваша семья отнеслась к вашему замужеству?
Эбби снова занялась домашними делами. Расскажи ему достаточно, напомнила она себе, но не рассказывай все!
— Вы должны усвоить, что мои родные редко имеют на что-либо единую точку зрения. Сначала мама ругалась, затем подогнала на меня свое свадебное платье, хотя наш брак регистрировал мировой судья. Папа тоже долго кричал. В конце концов, он выдавал меня за иностранца, а это было поступком из ряда вон выходящим. — Взяв яблоко, она с отсутствующим видом протерла его о рукав. — Мадди обозвала меня безумной, но добавила, что иногда любой имеет право на безумие. А Шантел… — Она заколебалась.
— Что Шантел?
Эбби почувствовала, что пора насторожиться.
— Шантел старшая из нас троих. Она на две с половиной минуты родилась раньше меня, но все равно она старшая. Она не считала ни Чака, ни кого-либо другого достойным меня. Она собиралась иметь великое множество романов и полагала, что я своим скоропалительным замужеством перекрываю себе кислород. — Она засмеялась и откусила от яблока. — Если верить всему, что читаешь, то у Шантел было столько романов, что непонятно, как она осталась жива! Трейс узнал о нашей свадьбе только три или четыре месяца спустя. Он прислал мне из Австрии хрустальную птицу.
— Трейс? Это ваш брат? Старший брат? Я не очень много узнал о нем.
— А кто знает о нем много? Правда, сомневаюсь, что в данном случае это имеет значение. Трейс даже никогда не встречался с Чаком.
Дилан все равно сделал какую-то запись.
— И с тех пор вы увлеклись гонками? Довольно странный способ проведения медового месяца.
В некотором смысле все эти несколько лет были медовым месяцем. С другой стороны, медового месяца не было вовсе, не было времени, когда бы они уединились, чтобы притереться и узнать друг друга.
— Я и раньше путешествовала. — Она пожала плечами. — Я и родилась в пути, в буквальном смысле слова. Папа снял маму с поезда, идущего на Дулут[3], и отвез в больницу за двадцать минут до нашего рождения. Десять дней спустя мы снова отправились в путь. Пока я не поселилась здесь, я никогда не жила в одном месте более шести месяцев подряд. То одни гонки, то другие.
— Но международные соревнования вас возбуждали больше?
— В некотором смысле. Но там ради нескольких минут в свете прожекторов проливается много пота.
— Почему вы вышли за него замуж?
Она посмотрела на него. Ее глаза были достаточно спокойны, но ему показалось, что улыбнулась она довольно печально:
— Он казался рыцарем на белом коне. Я всегда верила в сказки.
Глава 4
Она не была с ним честна. Дилану не требовался детектор лжи, чтобы понять, что она все время увиливает от правды. Причем увиливает спокойно, глядя ему прямо в глаза. Только едва заметные изменения голоса, кратчайшие запинки давали знать, что она лжет.
Дилан ничего не имел против лжи. Фактически, в своей работе он привык сталкиваться с нею. Причины лжи бывали самые разные — самосохранение, смущение, желание получше выглядеть в глазах публики. Люди хотели подать себя в наилучшем свете, а уж его делом было найти темные пятна. Ложь или, вернее, причина лжи часто говорила ему больше, чем прямая правда. Как репортер, он твердо усвоил, что историю надо основывать на факте, подтвержденном факте, а право суждения предоставить читателю. Иногда в книге прорывалось его мнение, а вот чувства — редко.
