Линдсей стала гадать, куда он поведет ее завтра. Сегодня вечером они обошли почти весь Монмартр, и он всю дорогу развлекал ее озорными историями из жизни знаменитых художников, которые жили здесь с конца прошлого столетия. Это время называлось Золотой эпохой, и, помимо всего прочего, он рассказал ей о том, как один знаменитый художник изобразил себя на картине занимающимся любовью со своей натурщицей. Когда картина была уже почти готова, в студию вошла его жена, увидела творение его рук, заперла их в студии и подожгла. Художник и натурщица сгорели заживо, а картина была впоследствии продана за баснословную сумму. Несколько лет назад ее купил какой-то богатый японец.
Алессандро был самым романтичным мужчиной в мире.
Линдсей была уже готова уснуть с этой приятной мыслью, как вдруг на ее лицо упала тонкая полоска света. Она подняла голову и увидела, что дверь слегка приоткрыта, а на пороге стоит ее кумир. Линдсей мгновенно приподнялась на постели, натянув одеяло до подбородка.
— Что-нибудь случилось, Алессандро?
Князь стоял в дверном проеме босиком и в одном лишь ночном халате. Он ждал, когда глаза привыкнут к темноте, и загадочно усмехался. Увидев на его лице улыбку, она тоже улыбнулась.
— Я тут подумал, дорогая, — осторожно начал он и сделал шаг к ее кровати. — Знаешь, я думал о тебе все это время, с того самого момента, когда мы с тобой познакомились на свадьбе. Я всегда помнил о тебе.
Только сейчас она заметила, что его халат расстегнут, а из-под него видны длинные тонкие ноги, покрытые волосами, густыми черными волосами. Линдсей вытаращила на него глаза, пытаясь совладать с нахлынувшими на нее чувствами. Это была странная смесь восхищения и тревоги, щемящего восторга и необъяснимого страха, приятного удивления и ноющего беспокойства. В конце концов страх победил все другие чувства. Она лихорадочно прикрылась одеялом и напряженно ждала, не понимая, что происходит, не желая ничего понимать, а его слова гулко стучали в ее висках.
— Я думал о том, что было бы страшной глупостью для такой красивой девушки жертвовать своей невинностью ради какого-то прыщавого подростка. Ты не получила бы от этого абсолютно никакого удовольствия. Все кончилось бы слезами и ненавистью к тому, что послужило их причиной. Нет, я решил, что не могу допустить этого.
Только сейчас она со всей отчетливостью поняла, что он имеет в виду, и оцепенела, не находя в себе сил ни сказать что-нибудь, ни пошевелиться. Все ее сладкие мечты об этом человеке мгновенно развеялись как дым, оставив после себя лишь холодный, физически не осязаемый пепел. Сейчас он был похож на совершенно незнакомого человека, и это породило в ее душе безотчетный страх. Какая же она была дура, слепая идиотка, глупая и несмышленая девчонка! О Господи, что же теперь делать? Она осталась наедине с ним в этом огромном номере-люкс. Страх все глубже и глубже проникал в ее душу, парализуя волю и затуманивая сознание.
— Тебе очень повезло, Линдсей, — продолжал он мягким, вкрадчивым голосом, медленно приближаясь к ее кровати. Она с ужасом наблюдала за каждым его шагом, не зная, что предпринять. Дыхание становилось все более затрудненным, пока наконец не застряло где-то в груди. — Не смотри на меня так, — уговаривал ее князь. — Я Алессандро, тот самый человек, которого ты любишь вот уже два года и который совершенно не изменился за это время. Я хочу научить тебя быть настоящей женщиной и не сомневаюсь, что ты будешь благодарна мне за это. Ты будешь довольна. Скажи мне, пожалуйста, дорогая, ты знакома с петтингом? Так, кажется, вы, подростки, называете ласки? Так вот, ты должна сказать мне, как часто ты позволяла этим прыщавым мальчикам ласкать себя.
— Ты муж моей сестры, — выдавила она из себя, с трудом ворочая языком в пересохшем рту.
Алессандро пожал плечами, причем не без некоторого изящества.
— Твоя сестра напоминает мне кастрированную суку. Она совершенно фригидна и до смерти надоела мне своей дурацкой буржуазной моралью. Кроме того, она безнадежно глупа, хотя ее толстосум-папаша почему-то уверен в обратном. Ее нельзя назвать красивой, привлекательной, да и вообще она лишена положительных качеств. Она не имеет для меня абсолютно никакого значения, как, впрочем, и тот идиотский ребенок, которого она пыталась родить. Во время беременности она вела себя как самая настоящая дура, наивно полагая, что это очень важно для нее, для меня и для моей семьи. Для меня вполне достаточно ее одной. Терпеть выношенное в ее животе отродье я просто не смогу. Да, это было бы слишком невыносимо. — Он умолк на какое-то мгновение, а потом продолжил: — Помнится, когда я впервые увидел тебя на свадьбе, ты выглядела как костлявая и неуклюжая каракатица с угловатыми коленками и острыми локтями, но мне это понравилось. Уже тогда я прекрасно понимал, что со временем ты превратишься в очаровательную милашку, но меня несколько беспокоил тот факт, что ты, к сожалению, станешь старше. Терпеть не могу старух. Я хотел тебя такой, какой ты была тогда, — костлявой девочкой-подростком, совершенно невинной и абсолютно неопытной. Боже мой, как я хотел заполучить тебя вместе с твоей очаровательной девственностью! Окунуться с головой в твое непорочное естество! Да я и сейчас хочу тебя. Сейчас твоя непорочность привлекает меня даже больше, чем тогда. Если говорить откровенно, то я уже не надеялся, что мне достанется твоя девственность, так как тебе уже восемнадцать лет, но, к счастью, ты сохранила себя. Другие мужчины сочтут тебя более прекрасной через несколько лет, но это не для меня, это для них.
Алессандро сделал еще один шаг к кровати.
— Нет, Линдсей, я не могу больше ждать. Я и так слишком долго ждал этого момента. Ты представить себе не можешь, с каким нетерпением я ждал тебя. Меня в холодный пот бросало при мысли о том, что может быть слишком поздно. Тем более что твой чертов папаша предоставил тебе полную свободу, отослав в Коннектикут. Я прекрасно знаю, какие сейчас девушки. Они с самого раннего возраста трахаются, как кролики, позволяя молодым парням затащить себя на заднее сиденье своей грязной машины. Но тебе каким-то образом удалось избежать подобной участи и сохранить девственность до восемнадцати лет. Но я нисколько не сомневаюсь в том, что к двадцати годам тебя обработают не меньше полудюжины парней. И все они будут толстозадыми и в высшей степени грубыми американцами. Нет, я просто не могу допустить этого. Я научу тебя, как подчиняться мужчине, как совокупляться с настоящим князем.
Он уже вплотную подошел к ее постели, наклонился над ней и включил светильник на прикроватной тумбочке. Затем он уселся рядом, взял ее холодную руку и крепко сжал слегка дрожавшие пальцы.
— Скажи мне, дорогая, ты позволяла кому-нибудь просовывать язык в свой ротик? Ты испытала, что такое французский поцелуй?
Линдсей молча кивнула, не в силах отвести взгляд от его лица.
— И тебе это понравилось?
Она решительно покачала головой, а он быстро наклонился и прильнул ртом к ее похолодевшим губам.
— Нет, — неожиданно вскрикнул он и выпрямился, — тебе не могло это понравиться. Они же глупцы, эти сопливые подростки. Они еще не стали настоящими мужчинами в отличие от меня. Да и какое здесь может быть сравнение? Линдсей, меня нисколько не пугает твой страх. Плевать я хотел на все эти женские ужимки. Более того, мне это даже нравится. В этом есть что-то возбуждающее. Кто-нибудь из мальчиков гладил твои груди? Целовал эти прелестные соски?
