— Мы понятия не имели, что дядя Лоренс женится, пока вчера не прибыл посыльный с письмом, — пояснил Томас. — Кроме того, мы представляли вас пожилой дамой, рассчитывая обрести в вашем лице вторую мать, и не предполагали, что вы так молоды и прекрасны.
— Полагаю, у меня еще будет время превратиться в пожилую даму и воспылать материнскими чувствами, Томас.
— Что?! Вы уже ждете ребенка? — тихо и злобно прошипел Джон и, оттолкнувшись от каминной полки, шагнул к нам.
Мой язык примерз к гортани.
— Нет, Джон, — спокойно вмешался Лоренс, завладев моей рукой, — она хочет сказать, что когда-нибудь привыкнет к вам и станет считать родственниками.
Я ничего не ответила, предоставив членам моей новой семьи возможность изучить меня. Интересно, что они видят перед собой, кроме миниатюрной девушки с вьющимися рыжевато-каштановыми волосами? Я не уродина, но вряд ли могу претендовать на звание красавицы. Конечно, у меня приятные голубые глаза — воплощение лета, как говорил дедушка, — но эта троица слишком далеко, чтобы восхититься ими. Кстати, почему Лоренс словом не обмолвился, что женится на мне? И что здесь происходит?
— Дорогая, — спросил Лоренс у Амелии, — Брантли не сообщил, когда подадут ужин? У Энди прекрасный аппетит. Насколько я помню, ее желудок стал роптать еще в десяти милях от Девбриджа.
В желудке у меня действительно урчало, но не слишком громко. Я одарила мужа солнечной улыбкой:
— Возможно, пара запеченных фазанов, только с корочкой, вполне удовлетворят меня.
Он чуть коснулся моей щеки, ласкающе провел пальцами до подбородка, и я оцепенела. Он, конечно, почувствовал, как я съежилась, хотя на самом деле я не дернулась, не отстранилась, нет, ничего подобного. Но поняла, что он все замечает. Его улыбка, однако, ничуть не померкла.
— Сейчас позвоню Брантли и позабочусь о фазанах.
— Спасибо, Лоренс.
Он ничего такого не имел в виду. Просто демонстрировал симпатию. Пора привыкнуть к такого рода проявлению мужских эмоций. Все это ничего не значит. Он всего лишь хорошо ко мне относится.
Амелия опустилась на резное кресло прошлого века из красного дерева с витыми подлокотниками и расправила шелковую темно-синюю юбку. Вероятно, она старше меня лет на пять, не больше. И прелестна, особенно волосы, черные, как сны грешника, как говаривал дед, стянутые в узел на макушке, откуда выбиваются кокетливые локоны.
— Вы не ездите верхом, Амелия? — поинтересовалась я.
Джордж залаял при виде направлявшегося к нам Джона и напрягся, пытаясь вырваться.
— Почему вы так посчитали? Джон, не поощряй этого пса!
— У вас такая белая кожа — должно быть, вы редко выходите на солнце. Вы похожи на богиню Диану, статую которой я когда-то видела в Британском музее. Джордж, если можно, прошу, соблюдай приличия.
— Слишком бледная, я все время это твержу, — вставил Томас, положив жене руку на плечо. — Мертвенно-бледная, особенно зимой, а ведь холодов недолго ждать. Ненавижу смерть или что-либо с ней связанное. Видите ли, сам я довольно слабого сложения…
— Терпеть не могу веснушки, — перебила Амелия. — Стоит солнечному лучу упасть на меня, как я покрываюсь веснушками.
Она улыбнулась, и я с изумлением отметила, что на мраморных щеках появился легкий румянец.
— Веснушки всегда напоминали мне о старческих родинках, — добавил Томас, — которые появляются как раз перед кончиной. Нет, я тоже не перевариваю веснушек. Амелия, дражайшая моя, я предпочитаю веснушкам мертвенно-белую кожу. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее уверен, что обожаю твою белую плоть. Да, я могу считать себя счастливчиком.
— Томас, что это за нытье о смерти? — выдавил Джон, недоуменно взиравший на брата. — Не вижу и малейшего признака болезни. Ты здоров как бык и переживешь всех нас.
— Очень мило с твоей стороны, Джон, но тебя слишком давно не было дома. Откуда тебе знать, как трагически пошатнулось мое здоровье! Да только сегодня утром я раскашлялся. Представляешь, не было и половины восьмого, когда начался приступ — заболело глубоко в груди, и откашливалась мокрота! Я немедленно заподозрил воспаление легких. Хорошо еще, что Амелия была рядом! Она влила мне в горло настой и обернула вокруг шеи горячее полотенце. Благодаря моей заботливой малышке я избежал чего-то страшного, что вполне могло положить конец моему земному существованию. Да, я был, можно сказать, на краю… Похоже, Энди, этот пес не может обойтись без Джона.
— Каждый день, даруемый Томасу Господом, — драгоценный дар, — объявил Лоренс с бесстрастным лицом, ни к кому персонально не обращаясь. Кажется, я различила саркастические нотки? Легкое благожелательное презрение? Нет, не уверена. Как и Джон, Лоренс предпочитал не выказывать эмоций. — Кстати, Джон, отойди или возьми эту злосчастную собаку. Он вот-вот устроит сцену.
Я перевела взгляд на Джона и крепче прижала Джорджа к себе. Он не шевельнулся, только пристально уставился на Лоренса. Я принялась тихо напевать Джорджу одну из его любимых мелодий — о том, как пес поймал кролика и отгрыз ухо…
— Что же, Джон, рад тебя видеть. На этот раз ты приехал навсегда?
— По крайней мере я так считал, — медленно протянул он, взирая на этот раз то ли на меня, то ли на Джорджа.
— А теперь ты передумал? И желаешь отправиться в мирный Париж?
— Нет, вовсе не так.
— Ужин подан, милорд.
— Ах, Брантли, как раз вовремя. Дорогая, не хочешь ли куда-нибудь пристроить Джорджа?
— Позвольте, я отнесу его Милли. Она попросит прислать ей поднос в комнату. Не так ли, Брантли?
— Совершенно верно, миледи. Миссис Редбрист, наша экономка, позаботится о вашей мисс Крислок. Она велела передать, что будет счастлива познакомиться со всеми утром, когда отдохнет. Взять у вас собаку, миледи?
— Захочешь ли ты довериться человеку, похожему на Моисея, который вызвался отнести тебя к мисс Крислок?
Джордж потянулся к Брантли и обнюхал его длинные белые пальцы. Должна отдать должное Брантли: несмотря на библейскую внешность человека, готового сорок лет водить свой народ по пустыне, он обладал чувством юмора и немалой добротой. Вот и сейчас он осторожно поднес ладонь к мордочке Джорджа и позволил ему обнюхивать себя сколько угодно. Наконец Джордж фыркнул.
— Превосходно, — заключила я, передавая песика дворецкому. — Благодарю вас, Брантли.
— А теперь, дорогая, пора наполнить ваш опустевший желудок, — улыбнулся Лоренс.
Мы ели в большой неуютной столовой, за столом, где легко могло поместиться не пять, а пятнадцать человек. Мне указали место на противоположном от мужа конце стола, на самом дне, как выражался дед. Лакей по имени Джаспер встал за стулом.
Джон устроился в середине, между дядей и мной. Томас и Амелия уселись напротив. Именно в эту минуту я впервые присмотрелась к Томасу в ярком свете канделябров. И кажется, громко охнула. О Господи, я старалась не глазеть, но это оказалось слишком трудно. В жизни не видела мужчины красивее. Стройный, светловолосый, в отличие от брата и матери-испанки с точеными, поистине скульптурными чертами тонкого лица, столь безупречными, что сам Микеланджело почел бы за честь иметь такого натурщика. Его старший брат Джон выглядел опасным, зловещим, темным демоном, злобным, как бешеная собака. Томас казался настоящим ангелом, с его густыми, вьющимися, золотистыми волосами и голубыми глазами, почти такого же оттенка, как мои.
