Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
Осиротевший Макарыч прибыл на станцию Кратово с большим саквояжем, куда он молча сложил столовое серебро, фарфоровые статуэтки, бронзовый канделябр и, ни словечком не перемолвившись с Зоей, растаял на проселочной дороге.
Когда же мы с Яриком и Стешей приехали на сороковины помянуть старика, Зоя встретила нас тем непроницаемым выражением на лице, которое было свойственно исключительно загадочным скифам, – видимо, туда уходили корни ее воображения, иллюзий, снов и галлюцинаций.
– Ты вот что, – сказала она Стеше, – ты сюда больше не ходи, – и взгляд ее уперся куда-то в угол. – Ваших никого нет. И нечего тебе здесь делать.
Мы остолбенели. Стоим – в руках у нас авоськи с продуктами. Пол-литра. С улицы снег в подъезд заметает метель. И никто не спрашивает, какую редиску я больше люблю, тертую со сметаной или порезанную ломтями.
– Это всё мне досталось, – произнесла Зоя с торжеством в голосе, занимая позиции. – А ты можешь взять себе вот этот сундук, чтоб он мне глаза не мозолил. Пока я его не вытащила и не сожгла во дворе.
Не стоило, наверное, так себя держать, но это понимание доступно лишь избранным. Мы поцеловали порог и вышли на улицу. Даже на меня напал столбняк от мысли, что мы никогда уж не приедем сюда, не увидим Макара с Иларией. Если бы они знали, какую гадюку пригрели на своей груди!
Ярик побежал за местным ковбоем Джоном. А мы со Стешей поймали на станции «газик», подъехали к дому – ясно помню адрес: поселок Старых Большевиков, улица Ленгника, дом 11, квартира 1.
Ярик и Джон схватились за круглые бронзовые ручки потрепанного сундука и… не смогли оторвать его от земли. Позвали водителя, здорового такого мужчину, пузатого даже. Сундук и с места не сдвинулся. Уже и Стеша взялась за кольцо. И Зоя пришла на подмогу.
Сундук стоял как влитой. Никакими домкратами невозможно было поднять эти сокровища, спрессованные Макаром в монолит. Ладно, Стеша позвонила друзьям детства, с кем она вместе отдыхала здесь в пионерлагере «Старый большевик» и в одноименной футбольной команде бегала заворотным хавом, защищала ворота, когда вратарь подвернул ногу – сражаясь против пионерлагеря «Счастливое детство». Большинство тех разгоряченных футболистов не вернулись с войны.
Зато вратарь Имбовиц немедленно явился на Стешин зов и немалую дружину вывел из домов по соседству. Все они были молодцы, здоровяки, выкованные войной стальные характеры, хотя и вели порой бурную и шероховатую жизнь, на счет «раз-два – взяли!» сделали рывок. И многострадальный сундук, заякоренный Макаром в гостиной, торжественно поплыл по нашим родным пенатам, незыблемо храня в себе монотонный благовест заводов, паровозов и пароходов, тоскливые басовитые гудки и пронзительные сирены, прорезавшие тишину минута в минуту по часам московского почтамта, рыдание медных труб и флейт, скорбь сынов угнетенного Востока, плач сотен миллионов колониальных рабов, оленных чукчей, ламутов и кагиров, делякинцев и якутов, кочующих по тундрам Ледовитого океана и по рекам Колыме, Индигирке и устьям Яны и Лены, переживание острой боли утраты китайской молодежью, профессорами Института высших еврейских знаний, а также рабочими первой госфабрики часов «Новь» и Бабаевской шоколадной фабрики.
Не опираясь ни на что, в подвешенном состоянии, он выплыл на улицу под голые черные яблоневые ветки, вплыл в автомобиль и опустился около сиденья. Все облегченно вздохнули, вытерли лоб рукавом.
Там же откупорили «Столичную», Зоя принесла стаканы. Ей тоже налили. Взрослые выпили, не чокаясь, светлой памяти Макара.
Уезжая, Стеша поклонилась дому и саду, остывшему очагу и крыльцу, на котором Стожаров обычно сидел по утрам на солнце, наслаждаясь любимой едой – гороховым супом. Под конец он дочиста вылизывал свою чашку, отставлял ее в сторону, и вид у него был свежий и довольный.
Долгую Стешину жизнь сундук Макара простоял у нее на балконе. Его засыпала пурга, поливали дожди, нещадно палило солнце, однако нигде ни чернила не расплылись, ничего, содержимое сундука идеально сохранилось у Стеши, столь чуткой к родным теням и к движению мировой истории. Возможно, в нем чудилась ей надежда того единения в свете, по которому мы всегда тоскуем.
Поэтому, когда и моя Стеша, следуя за своими праотцами, вернулась Домой в Запредельное, – сундук сам собой перебрался ко мне на балкон.
Отныне я – потомственная хранительница этого клада.
Так вот, мои предки могут быть спокойны, отдыхая в Чистых Землях Бхути, ибо я обещаю хранить его до своего последнего вздоха.
Когда же пробьет урочный час (о дух метаморфозы, придай мне легкость странника, затягивающего свой дорожный мешок, в то время когда за окном начинает разливаться едва уловимая заря), – на смертном одре объявлю я со всей торжественностью мою последнюю волю (без этого выбросят, непременно выбросят!), чтобы мои потомки хранили в веках сундук Макара – кто сколько сдюжит.
Чем черт не шутит, вдруг все-таки настанет светлое завтра, где люди в своих безмятежных скитаниях наткнутся на этот наш потрепанный морскими штормами и житейскими бурями сундук, безумно намагниченный мистерией бытия. Какой они испытают ожог от соприкосновения с его содержимым. Их ужас охватит священный, как если бы там лежал шип из тернового венца Иисуса и кусок скатерти, покрывавший стол Тайной вечери.
Наверное, у Стеши было такое же чувство, недаром поверх тающих в воздухе, словно египетские папирусы, писем рабочих и служащих трамвайных парков, почтовых отделений, пекарни, правления электротрестов заводов слабого тока, комментариев особистов и отзовистов, половинчатых и колеблющихся… Поверх мантр преодоления смерти полупролетариев Индии и Китая, траурных бдений персидского купечества, а также послания крестьянина Егора Прошкина из Пензенского уезда, что они «всей деревней отныне станут изучать сочинения вождя нашей революции заместо Евангелия»… Поверх всех этих выцветших, но пылающих бледным неугасимым огнем строк Стеша положила лист А4, на котором – такими родными и округлыми буквами – начертала свое личное послание в будущее:
«На свете было два величайших существа, – написала Стеша, – это Ленин и Иисус Христос».
Но видно, все-таки она лелеяла надежду, вдруг я когда-нибудь дозрею – загляну в заветный сундук. И на этот случай приписала, добрая душа, спустя годы, другой ручкой:
«…и, может быть, Будда».
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
