– Что бы он ни сказал, – говорит он, кивая на двери, – я бы никогда не причинил ему вреда. Я любил его, как собственного сына. Ты знаешь об этом.
– О да, это я знаю, – отвечаю я. – Правда, ты привел его на сражение против меня, а твой брат позволил себе распустить руки. Но я знаю, что ты бы никогда ему не навредил. Однако на что же он может пожаловаться?
Он расплывается в полной раскаяния улыбке.
– Я не пускал его на трон, – признается он. – Я не могу передать ему власть. Я должен управлять лордами, пока не буду уверен, что я и мой дом находимся в безопасности и королевство не находится в тесном союзе с Англией. Ты же знаешь.
Я киваю. Уж я-то знаю.
Двери передо мной распахиваются, и я вхожу к сыну.
Он вскакивает с пола, где играл в кости, и сразу идет ко мне. Он вырос и превратился в юношу, это я замечаю сразу. Только в прошлом году он вскочил бы, как молодой олень, а сейчас он двигается быстро, но отрывисто, у него стали шире плечи и он твердо ставит ноги на землю, больше не пружиня на них. В нем появилась стать, этого раньше не было.
– Каждый раз, когда мы встречаемся, ты выглядишь иначе, – плачу я, рассматривая его лицо и замечая тень от усов на его губе и начавшую пробиваться бородку. – Борода! Не может быть, чтобы ты отрастил бороду!
– А ты не меняешься, – галантно отвечает он. – Ты всегда красива.
– Все было так ужасно, – выпаливаю я. – Я столько раз пыталась вызволить тебя.
– Я знаю, – говорит он, понизив голос. – И я пытался сбежать к тебе. Они сказали, что порвут меня на части. Ты говорила, что я не должен позволять им прикасаться к себе, но они это делали. Они бы могли растерзать меня. У них нет никакого уважения ко мне, и я не смог заставить их подчиниться.
Мы с болью смотрим друг на друга.
– Я подвела тебя, – говорю я. – Да простит меня Господь! Надеюсь, ты тоже когда-нибудь сможешь меня простить.
– Нет, – быстро возражает он. Он явно уже думал об этом. – Ты всегда старалась делать так, как было лучше для меня, чтобы удержать власть и короновать меня. Меня подвели другие: твой брат, король, твой муж и мой опекун, и лорды, которые позволили превратить себя в овец и пошли следом за волком. Ты не виновата в том, что сделали эти люди.
– У меня нет денег и нет армии, и из Англии поддержки тоже не будет, – прямо говорю я. – И плана у меня тоже нет.
– Я знаю, – говорит он, и вдруг его лицо озаряется улыбкой его отца. – Поэтому я и подумал, что мы можем просто радоваться тому, что можем быть вместе. Даже находясь в заточении. Давай просто будем счастливы этой зимой и проведем Рождество втроем. И будем помнить, что с каждым годом я становлюсь все старше, а моя борода гуще, а это значит, что правлению рыжих Дугласов приходит конец. Арчибальд не сможет удерживать меня в заточении, когда я стану взрослым. В конечном итоге мы выиграем эту битву, просто оставшись в живых.
Я беру его за руки и целую в щеку с мягкими завитками редкой бороды. Мы одного роста. Мой мальчик уже большой и все еще растет.
– Очень хорошо, – говорю я. – Давай тогда пошлем за Маргаритой и будем счастливы.
Дворец Линлитгоу,
Шотландия, лето 1527
К моему удивлению, мы так и живем вместе, вчетвером, и мы счастливы. Долгая шотландская зима наконец сдает позиции, и чудо весны начинает брать верх. Сначала сквозь талые воды проступает зелень трав, потом раздаются гулкие крики возвращающихся гусей над головой, а потом по утрам начинают раздаваться звонкие птичьи трели. Уже появляются нарциссы, и деревья покрываются толстыми почками. Все вокруг начинает оживать и так вибрировать жизнью, что я почти ощущаю ее вкус в теплом воздухе. А затем весна расцветает в раннее лето.
Арчибальд правит советом, и, без всякого сомнения, вся власть в его руках. Однако он пишет законы и объявления, которые приносит Якову. Мой сын подписывает их и скрепляет печатью, как ему и говорят, с легкой гримасой, не произнося ни слова. Яков радуется моей компании, а я назначаю себе в сопровождение Дэвида Линдси, и мой сын заново обретает своего верного друга. Мы видимся каждый день и уже не так сильно ощущаем давящую руку Арчибальда над нами.
Жизнь двора выстраивается вокруг меня и моего сына, как и должно быть, мы организуем небольшие турниры и соревнования. Когда становится теплее, мы все едем в Линлитгоу, катаемся на лодках по озеру, Яков ловит семгу. Вечерами мы устраиваем представления и маскарады, и Яков показывает себя прекрасным танцором и музыкантом. Ребенок, выращенный Дэвидом Линдси, не может не быть поэтом, и Яков сам пишет стихи для своих песен. Вокруг него собирается группа молодых дворян, и некоторые из них кажутся мне не самой хорошей компанией. Они много пьют, играют в карты с высокими ставками и, скорее всего, захаживают в публичные дома. Но это все развлечения молодых мужчин, а его отец, Бог мне свидетель, никогда святым не был. Все, кто видел Якова верхом или на турнире, сразу вспоминали его отца, и все считают, что ему пора передать власть уже в этом или следующем году.
Мы получаем известия из Лондона и Европы. Армия императора продолжает захватывать земли и даже дошла до Рима. Люди говорят о том, что творится внутри городских стен, так, словно все христиане были убиты, все церкви осквернены и близится конец света. Император даже захватил самого папу, я молюсь о его спасении, но не могу не думать, что это означает конец моим надеждам на освобождение от Арчибальда.
Теперь всеми церковными делами ведает император, племянник Екатерины, и у меня нет ни малейших сомнений в том, что мое обращение с просьбой об аннулировании брака либо было потеряно, либо сгорело в Ватикане. Теперь я никогда не получу развода, Генри Стюарт будет вечным изгнанником, и мы сможем видеться только в те редкие случаи, когда мне удастся урвать немного свободного времени после полудня, которое мы будем тратить на напрасные жалобы и сожаления. Мы оба считаем, что нам никогда не будет дозволено быть вместе, нам обоим не дадут чести служить государству, а я никогда не рожу ему наследника наполовину королевских кровей.
Брат мне больше не пишет. Шотландия и Англия подписали мирный договор, и он явно считает, что мое дело сделано и поэтому нет никакой нужды одаривать меня своим вниманием. Мария присылает мне письмо, полное такого отчаяния, что мне приходится несколько раз его перечитывать, чтобы понять, о чем она говорит.
«Одному Богу известно, что происходит в Лондоне. Эта Болейн решила уехать в дом своего отца – замок Хивер, и Генрих часто пишет к ней, собственной рукой, умоляя вернуться. Собственной рукой! По какой-то неизвестной мне причине ей позволено не слушаться королевского приказа, и вместо наказания ее вознаграждают украшениями и деньгами. Мэгги, я даже не могу передать, как это нас всех унижает! Видеть, как Генрих добивается этой женщины, словно он трубадур, а она – знатная дама!
Поведение Екатерины достойно восхищения, она ничего не говорит, ведет себя так, словно ничего не случилось, и так же нежна и заботлива по отношению к Генриху, как и всегда. Она никому не сказала дурного слова, даже за закрытыми дверями, хотя обе этих распутницы, сестра Мария и мать, Елизавета Болейн (а теперь уже леди Рошфор, ты можешь себе это представить?), прислуживают ей в ее покоях, и она вынуждена терпеть их наполовину извиняющиеся, наполовину победные взгляды.
