Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
Сэм отремонтировал "Лейку": он вернул ей жизнь, а она вытащила его из "Иной жизни".
В колледже он изучал философию, но только в колледже.
"Лейку" он забыл в поезде в Перу во время медового месяца с первой женой.
В тридцать девять он стал самым молодым судьей, когда-либо назначенным в Апелляционный суд федерального округа Колумбия.
На мой шестьдесят пятый день рождения мальчики повели меня в "Великую стену", ресторан сычуаньской кухни. Сэм, подняв бутылку "Циндао", произнес прекрасный тост, закончив его словами: "Пап, ты всегда смотришь". Я не понял, имел он в виду мою осторожность или, наоборот, любопытство.
Тамир сидел на полу, привалившись спиной к стене, и глядел в телефон, который держал перед собой. Я сел рядом.
— Я засомневался, — сказал я.
Он улыбнулся, кивнул.
— Тамир?
Он снова кивнул.
— Ты можешь на секунду отвлечься от сообщений и послушать меня?
— Да никаких сообщений, — сказал он, показывая мне экран: мозаика превьюшек семейных снимков.
— Я засомневался.
— Только засомневался?
— Ты можешь со мной обсудить?
— А что тут обсуждать?
— Ты возвращаешься к семье, — сказал я, — а я бы свою бросил.
— Бы?
— Давай без этого. Я тебя о помощи прошу.
— По-моему, нет. По-моему, ты просишь прощения.
— За что? Я же ничего пока не сделал.
— Любые сомнения в принятом решении приведут тебя прямиком на Ньюарк-стрит.
— Не обязательно.
— Не обязательно?
— Я здесь. Я простился с детьми.
— Ты не должен передо мной извиняться, — сказал Тамир. — Это не твоя страна.
— Может, я ошибался.
— Да нет, очевидно, ты был прав.
— Ну, и как ты сказал, пусть это не мой дом, но это твой дом.
— Джейкоб, ты кто?
Три года подряд у Макса на школьных портретах были закрытые глаза. В первый раз это вызвало легкое разочарование, но все равно посмешило.
На второй год объяснить это случайностью было уже труднее. Мы поговорили о том, чем милы школьные фотографии, как трепещут над ними родители и бабушки с дедушками и что намеренно их портить — это выбрасывать на ветер семейные деньги. Утром в день съемки на третий год мы попросили Макса, глядя нам в глаза, пообещать, что он не будет закрывать глаза во время съемки.
— Я постараюсь, — сказал он, ошалело моргая, будто смаргивал попавшую в глаз мошку.
— Что там стараться, — сказала Джулия, — просто не закрывай, и все.
Когда мы увидели фотографии, глаза были закрыты у всех троих. Но я никогда не видел более искренних улыбок.
— Может, вот это и есть я, — ответил я Тамиру.
— Ты так говоришь, будто не сам выбираешь, кем тебе быть.
— Может, я это и выбираю.
— Может?
— Я не понимаю, что должен делать, и прошу тебя поговорить со мной.
— Ну так давай поговорим. Ты кто?
— Что?
— Ты сказал: "Может, вот это и есть я". Так кто, может, ты есть?
— Хватит, Тамир.
— Что? Я прошу объяснить, что ты имел в виду. Кто ты?
— Ну это не такого плана вещи, что можно взять и высказать.
— Попробуй. Кто ты?
— Ладно, замнем. Напрасно я сюда приехал.
— Кто ты, Джейкоб?
— Кто ты, Тамир?
— Я тот, кто спешит домой наперекор всему.
— Ну вот, ты снял слова у меня с языка.
— Может, так. Но они не из твоего сердца. Куда бы ты ни шел, ты не домой пойдешь.
Когда моя мать заболела, она упомянула, что отец раз в месяц ходит на могилу Исаака. Я спросил его об этом, и он смутился, будто я уличил его в пристрастии к азартным играм.
— Это как епитимья за то, что похоронил его в Америке, — сказал он.
— А что ты там делаешь?
— Да просто торчу как дурак.
— Можно мне в следующий раз пойти с тобой?
Я сказал Тамиру:
— Оставайся.
— Тогда кто же полетит? — спросил он.
— Никто.
— Тогда что спасет положение?
— Ничего не спасет.
— И махнуть рукой?
— Да.
Я оказался прав: отец убрал с могилы веточки и листья, выполол сорняки; он протер надгробный камень влажной тряпкой, которую принес с собой в кармане, положив в пакетик на молнии; у него был с собой и другой такой же пакет: с фотографиями.
— Мальчики, — сказал он, на мгновение показав карточки мне, а потом уложил их на могилу изображением вниз, над глазами своего отца.
Я мечтал натянуть эрув вокруг самоубийц и освободить их от стыда, но как я вынесу свой собственный стыд? Как, вернувшись из Айслипа, я посмотрю в глаза Джулии и ребятам?
— Кажется, будто мы похоронили его пять минут назад, — сказал я отцу.
Я сказал Тамиру:
— Кажется, что мы тебя встречали в Национальном аэропорту пять минут назад.
Отец ответил:
— Кажется, что все было пять минут назад.
Тамир наклонился к моему уху и прошептал:
— Ты невинный.
— Что? — шепотом спросил я, как будто смотрел на звезды.
— Ты невинный.
— Спасибо.
Он откинулся обратно и сказал:
— Нет, в смысле слишком доверчивый. Как ребенок.
— Что, неискушенный?
— Я не знаю этого слова.
— А что ты хочешь сказать?
— Конечно, в туалете не было никакого Спилберга.
— Ты все выдумал?
— Разумеется.
— И ты знал, кто это такой?
— По-твоему, у нас в Израиле электричества нет?
— Ты здорово притворялся, — сказал я.
— Я тебя вижу, — бывало, говорил мой дед, находясь с противоположной стороны стекла.
— Ты такой невинный, — сказал Тамир.
— Ну, еще свидимся, — говорил мой дед.
— И притом мы никогда не были старше, — сказал отец и принялся читать кадиш.
Как играть последнее, что видит человек перед самоубийством
Шесть закрытых глаз, три искренние улыбки.
Как играть последнее, что видит человек перед реинкарнацией
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
