Он проклял богов детей человеческих. Зачем нужно было это делать? Почему пошел град? А потом — ледяная ночь с метелью? Никто из маленьких детей не пережил той ночи. Холод вытянул из них свет жизни. То же самое было со стариками и больными. На следующее утро треть беженцев не поднялась со снега. С тех пор не проходило и часа, чтобы по меньшей мере кто-то один не упал без сил. У живых уже не оставалось сил помогать. Да и что они могли сделать? Нести умирающих? Большинство сами с трудом держались на ногах. У них не было сил даже на то, чтобы плакать. Они просто продолжали идти дальше, тупо глядя вперед.
Брандакс взобрался на обломок скалы, на который опустилась королева. Он заглянул ей через плечо, бросив взгляд в лицо маленького Снорри. Его губы были темно-синими, почти черными, лицо — ужасно бледным. С неба сыпался мелкий, словно порох, снег. Он собирался в широко распахнутых глазах и складочке приоткрытого ротика. Иногда Гисхильда склонялась к нему и нежно сдувала снег.
У Брандакса едва не разорвалось сердце. Вот уже три дня несет она на руках мертвого ребенка. Почему никто ничего не предпримет? Неужели все сошли с ума? И ему теперь приходится принимать решения.
Он заглянул в ее горящие лихорадкой глаза. Лоб был покрыт испариной. Все признаки налицо! Но нужно было последнее доказательство.
Брандакс снова слез со скалы. Королева даже не обратила на него внимания. Он встал рядом с ней, чтобы никто не видел, что он делает. Ему очень хотелось ошибиться.
Кобольд посмотрел на зазубренный клинок. Если он ошибается, это может стоить ему головы. И тем не менее ему хотелось, чтобы получилось именно так. Он вонзил клинок ей в ногу. Женщина не издала ни звука. Даже не вздрогнула. Она больше не чувствовала ног.
Он вынул нож и пошел к Беорну. Знаменосец королевы был очень высоким мужчиной. Одним из немногих, кто еще хорошо держался на ногах.
— Ты ее лейб-гвардеец, не так ли?
Беорн окинул его злобным взглядом. Глаза его налились кровью.
— Я не заберу у нее ребенка! И мне все равно, что ты скажешь.
— О, мы заберем у нее кое-что побольше. — Он сказал человеку о том, чего опасался, и гигант заплакал.
— Я не могу этого сделать! — всхлипывал он. — Я не могу этого сделать!
— Ты, черт побери, ее лейб-гвардеец! Так и следи за ее телом. Если ты не поможешь мне, то живой в Альвенмарк она не попадет. Ты посмотри на нее! У нее лихорадка. Мертвые ноги отравляют ее тело.
— Я не могу сделать этого! — лепетал воин.
— Значит, ты приносишь ее в жертву собственной слабости. Лучшего лейб-гвардейца и желать не нужно!
— Но ведь я не могу…
— Хорошо, ты будешь держать ее. И держать, черт тебя подери, очень крепко! Я срежу ей сапоги и осмотрю ноги. И если нужно, то позабочусь о них. Но тебе придется закопать их, вместе с мертвым ребенком. Я не стану делать все за тебя! А теперь идем.
Пропавшие
Олловейн опустился на узкую походную койку. Он был до смерти истощен. Он провел на поле битвы целый день. Незадолго до рассвета им удалось отбросить рыцарей ордена. Но они вовсе не были разбиты. Вероятно, они уже сейчас занимаются перестроением войск. Их было слишком много. А Альвенмарк истекал кровью. Нечем было заменить потери. Эмерелль пообещала ему: нужно продержаться всего пару дней. Она собирала вокруг себя самых сильных чародеев. Даже Сканга, шаманка троллей, предложила свою помощь. Олловейн не знал, сможет ли дать королеве время, которое так нужно ей.
В дверях появился Оргрим. Он даже не предпринял попытки протиснуться в слишком маленькое отверстие.
— У меня плохие новости, мастер меча.
Олловейн невольно рассмеялся. Неужели эльф мог надеяться на то, чтобы отдохнуть хотя бы пару часов?
— Что в этом такого смешного? — поинтересовался тролль голосом, напоминающим трение камней друг о друга.
— Ничего, ничего! Скажи же, что произошло? Они прорвались? Шалин Фалах захвачен?
— Нет, об этом мне ничего не известно. Речь идет о подданных Гисхильды. Я узнал об этом только сегодня! Мы подыскали им очень отдаленное укрытие. А в Фирнстайне к нам неделями не приходили новости…
— Что? — Олловейн слишком устал, чтобы сердиться, хотя манеры тролля раздражали его до крайности.
— Ее подданные так и не добрались до Снайвамарка. Они исчезли на тропах альвов.
Мастер меча выпрямился.
— Что значит «исчезли»? Они…
— Вероятно, они сделали скачок во времени. Было глупо использовать для этой цели звезду альвов низкого уровня. Никто не может сказать, когда они прибудут в Снайвамарк. Может быть, через час. Или через неделю. Может быть, только через сто лет. И еще кое-что. Эмерелль назначила нового князя Альвемера. Мы не сможем так просто отделить территорию эльфийского княжества, даже если там почти никто не живет. Новому князю это не понравится.
Олловейн поднялся и поблагодарил тролля. Нужно пойти к Эмерелль. Этой же ночью! Сейчас он нужен ей как никогда. Нужно оспорить у нее королевство для людей. Это не терпит отлагательства. Может быть, уже завтра он останется на поле боя, а кто тогда позаботится о Гисхильде и ее людях? Даже если из Фирнстайна с ней придет только сотня верных, людям нужно место. И не важно, каковы принципы Эмерелль.
Открытая могила
Он действительно пришел. Предок стоял перед ней и говорил, говорил. Утром у нее была Эмерелль и дала что-то обезболивающее. И пообещала ей королевство. А еще передала известие от Йорновелля о смерти Люка и Эрека. Эмерелль пыталась выразить сочувствие. Но кто же сможет понять ее — каково это: потерять родину и народ? После всех лет отчаянной борьбы осталась только жизнь.
Он выглядел хорошо, был высокого роста и казался на удивление молодым. При этом жил он вот уже несколько сотен лет. Он принес с собой пропавшего короля Лиондреда — точнее, его тело. И теперь говорил о том, как придать мужества ее народу. Он хотел снова отправиться на войну с горсткой выживших.
— …а потом я хотел бы поговорить с ними. Пожалуйста, встань рядом со мной. Я уверен, они все еще чтят тебя, Гисхильда.
Это уже было слишком!
— Я никогда больше ни с кем не смогу встать рядом!
Она отбросила одеяло, скрывавшее ее ноги. И насладилась ужасом, отразившимся на его лице. Пусть посмотрит, какова цена бесконечных войн. Она не отводила взгляда от его лица. Сама она смотреть на это уже не могла. Оба воспаленных, покрытых черной сажей обрубка уже не принадлежали ей. Она помнила, как потеряла сознание, когда Беорн схватил ее. Тогда у нее еще были ноги. Это тот подлый кобольд отрезал их. Она всегда боялась его, еще будучи ребенком! Когда она проснулась, то была уже в Альвенмарке. И была калекой. Она уже не была такой, как раньше. Она предпочла бы умереть во время марша к Нахтцинне, как остальные.
