Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
– Да помогите же, я рожаю! – вдруг очень трезво объявила Лиза. Видимо, ребенок сделал небольшой перерыв, набираясь сил для нового рывка.
И все они – Юрик, таджик и акушерка – переглянувшись, подняли Лизу и понесли к будке. Каталка где-то застряла…
Акушерка Люда распахнула дверь будки – там охранник занимался сексом с голой женщиной.
– Ну, ё-моё! – ошеломленно произнесла акушерка.
Голая женщина не приняла этого на свой счет, а только ворчливо огрызнулась, наспех одеваясь и освобождая помещение:
– Большое дело, рожает! Все рожали, ничего страшного!
– Только, пожалуйста, не рожайте в мою кровать! – взмолился брезгливый охранник, хотя уже ничего нельзя было изменить: Лиза уже была в его кровати. Юрик снимал с нее ботинки.
Потом появилась увечная каталка. Лизу перетащили на нее. Полуголая, в одном свитере, сверкая праздничной белизной бедер, без ботинок, со взмокшими волосами, украшенными Олиными детскими заколочками, Лиза ехала в приемное отделение на шаткой каталке, которую таджик, охранник, акушерка, кто-то еще из тьмы и Юрик во главе этой безумной процессии волокли по подтаявшей наледи, по скользким кочкам и колдобинам, по лестнице, по кафельному полу – рожать! Катясь по больничному коридору, Лиза пыталась донести до акушерки, что у ребенка двойное обвитие пуповины…
– Сейчас это уже совершенно неважно, – мрачно отрезала акушерка.
Добежали до родового отделения.
Юрик вообще-то не хотел присутствовать на родах. Но он оказался рядом. Их было трое: акушерка Люда, прибежавшая с чайной чашкой в руках дежурная медсестра Гуля, которая и раздобыла спасительную каталку, да Юрик. Ни резкого доктора, ни вообще какого бы то ни было врача поблизости не наблюдалось. Персонал, видимо, еще догуливал Новый год.
В родильном зале Люда попросила Лизу потерпеть и не рожать еще минуточку, пока она приготовит хоть какой-то медицинский набор. Звякало железо, медсестра натянула перчатки и булькала жидкостью. Боль была такая, что сильнее уже не бывает.
– Ты кричи, кричи! – посоветовала Люда. Кричать Лизе очень хотелось, но этого она себе не разрешила. Где-то на горизонте маячил совершенно белый Юрик, он был на грани обморока.
– Ну, блядь, теперь уже рожай! – бодро скомандовала Люда…
Мальчик родился ей прямо в руки, в пузыре. Первым делом, даже не вытащив его полностью из пузыря, Люда сняла с шеи пуповину. И сказала размягченным голосом:
– Ну, резвый какой пацан! Еще и в рубашке родился!
И предложила Юрику перерезать пуповину. Но он ее даже не услышал. Только повторял:
– Лизка! Лизка! Яшка родился! Все самое страшное позади!
Было десятое января 2011 года. День рождения Маруси. День, который чтил всю жизнь Яков Осецкий. Столетие переписки, хранившейся в ивовом сундучке.
Глава 50
Архив
(2011)
В 2011 году неожиданно наступила старость. Нет, не вполне старость. Точнее было бы сказать, бесповоротно закончилась молодость. С наследственным раком удалось справиться, по крайней мере на время. Юрик с Лизой радовали исходящим от них ровным счастьем. На семейной памяти Норы такого счастья не было, даже Амалия с Андреем Ивановичем, при всей их взаимопоглощающей любви, страдали некоторой неполнотой – не оставили своего продолжения. А у Юрика с Лизой родился сын. Норин внук, который внес совершенно свежее счастье – Нора разглядывала малыша и угадывала в нем течение предшествующей жизни: круглые брови Амалии, собранный рот Генриха, пальцы Витаси и Лизины светло-карие, азиатского покроя глаза – от Лизиной бурятской бабушки… И все это уходило вглубь и вдаль, туда, где изображение лиц с помощью солей серебра еще не придумали, в дофотографический мезозой, когда стойкие изображения оставляли только художники с разной точностью глаза, разными дарованиями и воображением. Портретов предков не было в Нориной семье, только папка фотографий сохранилась после смерти Генриха.
Закончилась спешка, в которой Нора прожила всю сознательную жизнь. Поездка в Тбилиси расставила все по своим местам: она ни в чем не ошиблась, Тенгиз не только не разочаровал, но оказался в конце концов тем самым человеком, который вел ее за собой ровно столько, сколько было ей нужно, чтобы прийти в эту тихую и вполне осмысленную точку, а любовные бури, которые она с ним переживала, не оставили ни горечи, ни боли. Только яркие и богатые воспоминания и легкое недоумение: почему эти гормональные сполохи заняли большую часть жизни? Устройство женского организма? Ультимативные требования генетики? Биологические законы продолжения рода?
Нора к этому времени успела написать книгу о русском театральном авангарде, ее перевели в том же году на английский и на французский. Все больше вникала она в преподавание – в театральном училище вела курсы истории театра и сценографию. Те самые курсы, которые когда-то вела Туся, и так же, как когда-то Туся, Нора была кумиром студентов.
Ей было хорошо как никогда в жизни. Единственное, что ее беспокоило, – какое-то количество незавершенных дел. Она составила себе список на ближайшее время. Начала с хозяйственных – поменяла ванну на душевую кабину, поставила новую плиту вместо старой, купила в антикварном на Малой Никитской два шведских книжных шкафа взамен прогнувшихся самодельных полок, разобрала разросшуюся библиотеку, и когда, наконец, все прочие пункты длинного списка были вычеркнуты, достала из нижнего ящика секретера сверток с письмами, доставшимися от бабушки Маруси. Она не открывала этот сверток со времени ее смерти, но помнила, что сверху лежали письма деда Якова, помеченные 1911 годом. Она развернула ломкую от старости клеенку. Ветхие письма пережили столетие, и Нора поняла, что она единственный человек на свете, который помнит этих давно умерших людей – Марусю Кернс, которую она так любила в детстве, а потом разлюбила, и Якова Осецкого, которого видела девочкой один раз в жизни, незадолго до его смерти, когда он проездом из одной ссылки в другую навестил их на Никитском бульваре…
Письма были аккуратно сложены по годам, все в конвертах с марками, с датами, с адресами, надписанными таким почерком, каким никогда уже не будут писать никакие люди на земле.
Чтение длилось неделю, почти без перерывов. Плакала, смеялась, недоумевала. Восхищалась. Обнаружила в том же свертке несколько записных книжек, которые Яков начал вести еще подростком. История великой любви, история поиска смыслов, творческое отношение к жизни и невероятная страсть к знанию, к пониманию взъерошенного и безумного мира. Многие семейные тайны открылись, но возникло и несколько вопросов, на которые ответов не было.
Нора разложила старые фотографии – наследство Генриха. Их было довольно много. Часть подписаны, их Нора отложила в сторону. Было множество фотографий, на которых были изображены неизвестные люди – родственники и друзья, имена которых уже невозможно было установить. Любительских фотографий в начале века почти не было – все это были приклеенные на картон профессиональные снимки из фотоателье с указанием адреса, а часто и фамилии мастера. Самая ранняя фотография датирована была 1861 годом, на ней изображен старик с большой бородой в шелковой круглой шапочке. Скорей всего, Марусин дед…
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
