Это мне еще посредине Атлантического океана Мастер говорил. Это же в Санкт-Петербурге мне втолковывал Митя — младший лейтенант милиции Дмитрий Павлович Сорокин. А за месяц до моего знакомства с Митей, в Грюнвальде, самом дорогом районе баварского Мюнхена, теми же словами и совершенно то же самое объяснял мне мой старший друг Фридрих фон Тифенбах.
Только Митя в каждую фразу вставлял минимум три слова «бля», а заканчивал эту фразу одним словом «ебть». Чего Фридрих фон Тифенбах, несмотря на свое блистательное образование, естественно, не делал по причине незнания нормального русского языка.
Надо, надо будет самому пошуровать! Или ехать в Вашингтон к тому конгрессмену — приятелю Фридриха. До Вашингтона на автобусе всего пять часов неторопливой езды. Это мне еще Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер рассказывал.
А там уже все просто — где тут у вас конгресс? Ах, вот он! Тогда, пожалуйста, позовите мне конгрессмена... Ох, елки точеные! Как же его зовут?! Он еще учился вместе с герром Фридрихом фон Тифенбахом... Может, знаете? Как зовут?.. А черт его знает! Как же его звали, конгрессмена этого?.. Мамочки родные! Ведь Фридрих мне раз десять его имя повторял, а я... Склеротик чертов!!!
Тимура бы к этой поездке подключить... Тем более у них какой-то автобусник есть знакомый.
— Тебе когда теперь в школу? — спросил я Тимура.
— Уже завтра. А что?
— Да так... — ответил я и подумал: «Ничего. Сам справлюсь».
* * *
... Потом Рут и Тимур показывали мне вечерний Манхэттен.
Я, как обычно, сидел на спинке переднего пассажирского сиденья, положив лапу на плечо Тимуру.
В отличие от Мюнхена, да и от Санкт-Петербурга — все было кошмарно большим и ярким! И длинным! Улицы, дома, автомобили. Даже у Рут и Тимура автомобиль был длиной чуть ли не с прицеп Водилиной «вольвы». И назывался автомобиль семьи Истлейк — «плимут».
Так вот, о Манхэттене... Дома там были невероятно длинными в высоту! Двигались мы там ужасающе медленно, но у нас, слава Богу, был полицейский пропуск, и мы могли останавливаться где угодно.
В желании показать мне Нью-Йорк как можно лучше Тимур и Рут постоянно сыпали всякими названиями: Пятая авеню, Рокфеллер-центр, музей Гугенхайма, Бродвей... Кстати, Бродвей — самая яркая и освещенная улица, которую я когда-либо видел в жизни. Германия удавилась бы от жадности, если бы ей предложили зажечь такое количество лампочек сразу!..
Так вот, все эти названия — от Централ-парка до Маленькой Италии и Китайского квартала, включая сюда и две чудовищные башни мирового Торгового центра, — абсолютно не задерживались у меня в голове и начисто пролетали мимо моего сознания. Все они постоянно вытеснялись из моей башки лишь одной и той же мыслью: «Вот где-то здесь, может быть, даже вон за тем поворотом, сейчас бредет Шура Плоткин... А может быть, он сидит сейчас вот в этом доме, у приятелей... Или один-одинешенек киряет сейчас вон в той невзрачной забегаловке...»
Из болтовни Тимура и Рут я понял лишь одно — они показывали мне СВОЙ город. Мало того, они уже в который раз САМИ СЕБЕ показывали этот город! Потому что они оба преданно и недоверчиво, с горделивой нежностью и разумной настороженностью очень любили этот огромный город! И очень хотели, чтобы он понравился и мне, впервые попавшему в Америку...
А я чувствовал себя не Котом, а Свиньей, потому что никак не мог толком врубиться в их рассказы, а постоянно думал только лишь о Шуре...
Наверное, Рут просекла состояние моей души, так как сказала:
— Все! Поехали домой. Переизбыток информации вреден. Завтра всем рано вставать. Кроме Мар-ТЫна... Он может дрыхнуть сколько угодно. Да, КЫ-ся?
Она была несомненно талантливым Человеком — эта Рут Истлейк.
Я потянулся к ней и благодарно потерся носом о ее правое ухо. Хотел мурлыкнуть, но ничего не вышло. Надо бы потренироваться, что ли...
* * *
Дома, после ужина, перед тем как всем следовало уже разойтись по постелям, я попросил Рут оставить окно в кухне чуть приоткрытым — вдруг мне ночью понадобится выйти по малой нужде?..
Это я так Рут сказал. Сам-то я точно знал, что выйти мне будет просто необходимо. Уж больно мне приглянулась та беленькая Кошечка-грязнулька с высоким сексуальным образованием!
И потом я сгорал от любопытства узнать, кто такой... или что такое «Вагиф», о котором моя Первая Американочка бормотала даже во время ЭТОГО САМОГО...
Ох, чувствую я, что подустал бороться за чистоту названий частей тела или совершаемых ими действий! Эта повсеместная идиотски-ханжеская возня с «ненормативной лексикой» кого угодно в гроб загонит.
Я уже и сам начинаю сдаваться — вместо того что-бы назвать подлинным словом один из прекраснейших природных процессов всего Живого, от соприкосновения пестиков и тычинок до воспроизводства Слонов, я вынужден писать большими буквами — ЭТОГО САМОГО, чтобы можно было догадаться, что я имею в виду.
По-моему, это отвратительно! Скоро мои воспоминания можно будет рекомендовать для школьного чтения в самых младших классах.
Нет, нет, я не ПРОТИВ детей. Я ЗА взрослых.
Ночью я осторожненько выполз из комнаты Тимура и неслышно по стеночке, по стеночке пробрался в кухню. Вспрыгнул на подоконник, высунулся под приподнятую и закрепленную оконную раму в холодную черноту нью-йоркского Квинса и прислушался.
Ночь была полна звуков, большая часть которых Человечеству не доступна. В такие моменты я лишний раз тайно убеждаюсь — насколько мы совершеннее! Это отнюдь не умаляет целый ряд достоинств Людей, несвойственных нам — Котам. Ну и в какой-то степени — Кошкам...
Конечно, конечно, не спорю, есть и среди нас, Котов, полные дебилы и тупицы, которым даже Природа была не в силах помочь. А что, среди Людей нету таких? Да полно! Особенно сейчас. Но в общей своей массе...
Ладно. Не будем продолжать этот затянувшийся и по сути беспредметный спор. Пусть каждый останется при своем мнении. Но, как утверждал не самый последний Человек в мире — писатель и ученый Конрад Лоренц в своей книжке «Человек находит друга», — давайте и относиться друг к другу с уважением. Что я в большинстве случаев и делаю.
И недостатки давайте друг другу прощать! Вы, господа, не умеете видеть в темноте? Ничего страшного. Зато я не умею читать. Хотя читать я могу научиться, а Вы...
Хорошо, хорошо! Не будем. Подобных сравнительных примеров можно привести невероятное количество.
Но главное — нужно уметь Любить. И не считать любовь Человека к тебе явлением обязательным и само собой разумеющимся.
Живешь с любящим тебя Человеком — изволь и ты чувствовать за него ответственность! Вот что такое Любовь с большой буквы. А не всякие там облизывания и мурлыканья.
Старею, что ли? Шесть лет... Это сколько же по-Человечьи будет? Мы с Шурой как-то высчитывали — получилось года тридцать три — тридцать четыре. То есть мы с ним почти ровесники.
