Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
Делаю знак Зинаиде: а что, дорогая, если минут на пять мы отсюда уйдем, а? И чтоб ей совсем понятно, махнул рукой — мол, на выход!..
Выходит с улыбкой. Женщина! Она идет за мной, принаряженная, жилистая, пахнущая столетними гиацинтами, и как же звучно ставит она ногу к ноге в модных своих туфлях. (Да и коридор здесь гулок.) Я сбавил шаг, пьян, а Зинаида вышагивает рядом, высоко держа голову. Она с мужчиной.
К тому же сегодня ей телефон поставили. Приятно. Гордость за удавшуюся жизнь. Новенький неспаренный аппарат. (Духовная обновка.) Но едва приходим к ней, я уже с порога, быстро-быстро сбиваю с нее внешнюю горделивость и эту вечную женскую спесь. Говорю — ты ведь, Зинаида, мне жить помогаешь, а значит, должна помочь Вене, год за годом в больнице, ты же сама ему сочувствовала! А вот и помоги, говорю, человеку по малости. Да нет, не сошел я с ума! Я пьян, но вовсе не спятил. Пожалей бедного. Ему, Зина, уже завтра опять возвращаться в больничные стены...
— Ему нужна женщина. Врач сказал. И ты, Зина, тоже это понимаешь... Ты обещала.
— Я не обещала, — твердит.
— Обещала.
— Если обещала, то за рюмкой и только шутейно.
— Вот шутейно и сделай.
Я еще на нее нажал, надавил — ответь: тебе жаль его или нет?.. Она кивала: жаль, жаль. А вот уже и слезы. Чего это? — спрашиваю. Зинаида всхлипывает, плачет — мол, как же ты так. Мол, она этого никак не сумеет, не сможет; да, да, помогать дело святое, но таким-то образом и ведь с твоим братом!..
Глупости! — говорю. Именно с братом. Именно с моим братом, зачем мне, чтоб ты была с братом дяди Коли?.. С моим братом все равно что со мной.
Она кивает. (Жалостливая: я же знаю!) И плачет. Ну, пожалуйста, ну, Петрович... Но я суров: ты обещала. (Честно признаться, я не помню, чтобы она обещала. Но я пьян и настаиваю на своем.) Зинаида не в силах ответить — ни да, ни нет, побаивается меня.
Но вот, всхлипывая, привстала и начала медленно стелить постель; подушку сняла, одеяло скатывает. Я спохватился. Ах, эта женщина. Ах, Зинаида. (Величия или покорности, чего тут больше?) Ладно, говорю, отставить!.. Стоит, прижала подушку к груди. Старая, принарядившаяся баба.
Застыла в глуповатом остолбенении. Статуя в парке, не женщина с веслом, а баба с подушкой. На века.
— Отставить, — я повторил. — Сядь. Сиди спокойно и слушай...
С просьбой я, разумеется, перегнул, но это входило в пьяный и несколько неожиданный (для меня самого) замысел. Ведь психология. Тонкость. Я, видно, научился этому пируэту у Ловянникова. (Тоже хочу в ХХI век.) Скажи я ей сразу, попроси по-доброму и честно, мол, сходи-ка за подружкой, за Асей Игоревной (за той самой, за улыбчивой, с которой вместе навещали меня в психушке), слетай и кликни, мол, ее для Вени. На часок-два позови, — скажи я так, Зинаида бы возмутилась. Она бы плюнула мне в рожу.
Могла бы и ударить. Она бы вопила, что она не сводня! Наверняка не пошла бы звать — и мне час за часом, полдня пришлось бы уламывать и улещивать. Пришлось бы, разумеется, и поспать с ней. (Может, еще и с Асей Игоревной. Помню ласточку.) А тут никаких уговоров — уже результат! Зинаида согласилась: за десять минут созрела. За суровых, по правде сказать, десять минут.
Дело сговорено, — я, говорит, сейчас. Я, говорит, мигом за Асей...
— Да позвони ей, — говорю. — У тебя же теперь телефон.
Даже рот разинула:
— Откуда ты знаешь?!
Смеюсь — я, мол, мыслечтец. Да и загадка невелика. Звони.
Но звонить Зинаида не стала, тоже психология, свой телефон для нее еще слишком тонкая штучка. Интимен. Да ведь и тема деликатна. Она, мол, не способна говорить с Асей о такой просьбе в присутствии кого-то третьего. (Это я — третий!) Сейчас... Мигом... и побежала.
Вернулись вдвоем. Здрасте, здрасте, давненько не виделись. У Аси Игоревны тоже гиацинты, но какие! — потоньше, посвежее. Затейница, хорошо пахнет! Однако вот в лице у Аси Игоревны нет прежней ее веселой наглинки, нет стиля, а взамен этакая философская задумчивость — с чего бы?
Вошел Веня, вернулся из застолья. (Его сюда проводили, я оставил номер Зинаидиной квартиры.) Сел Веня тихо и сидит. Счастливый. Ну, говорю женщинам, смотрите на него — не жалко? одинокий и тихий, и красивый какой, не жаль вам его — ведь двадцать лет в больничных стенах!
Венедикт Петрович, счастливый, кивает. Просиял лицом — да, двадцать, это верно, в этом году ровно двадцать...
Зинаида поманила меня пальцем, чтобы я подошел к ней ближе, шуршит мне на ухо (не могу разобрать, что). Мямлит. Шепчет.
— Что еще такое? — говорю. Шепчущая Зинаида вроде как обещает Асю, но всё какие-то слова, слова, слова, скользкие, как уж в воде. Я рассердился. Говорю, сейчас с Веней уйдем, хлопнем дверью.
Тут только милейшая Ася Игоревна заулыбалась наконец своей фамильной улыбкой. Мол, так и быть: вот она я.
Я шагнул к ней. Спрашиваю просто и прямо. (Но негромко.)
— А справишься?
— Не волнуйся.
— Ой ли?
Улыбается.
— Да ты не улыбайся. — Я сделал голос строже. — Ты отвечай. Тут дело душевное, дело совестливое. Тут тебе не просто на спинке лежать, руки за голову.
Она для убедительности провела языком по губкам своим туда-сюда. Мигнула. Отвечает спокойно:
— Все умеем.
И тут же Ася Игоревна поворачивает разговор — мол, игры в сторону, мужчина должен ценить взаимовыручку и тем более женскую доброту. Я должен буду сводить ее, Асю, в ресторан. (Именно я. И в ближайшие дни.)
Я колеблюсь.
— ... Да ты знаешь ли, подруга, какие нынче там цены?!
— Но-но, Петрович. Не жмись.
— А ты не жлобься!
Вмешивается Зинаида (испугалась): торопливо мигает мне — мол, соглашайся с Асей Игоревной на ресторан и на что угодно, мол, она, Зинаида, сейчас с деньгами, она поможет. Сколько-то поможет.
Но я не уступаю. Торг значит торг — что значит (во что оценивается) ее деликатное сколько-то?
— Зина. У твоей подруги нет сердца.
Ася Игоревна вопит:
— А твоему брату нужно мое сердце?!
Зинаида вновь спешно встревает — ладно, ладно, она, Зинаида, добавит больше. Она все добавит и все оплатит, соглашайся!..
Мы пререкаемся, и только Веня, ангел, улыбается — что Веня? что такое? — все трое, словно вспомнив, мы обернулись к нему. Веня робко откашлялся.
Робко (но ведь ему интересно) Венедикт Петрович спрашивает меня: неужели и эта квартира тоже твоя? и может ли в таком случае он, мой брат, здесь полежать, если устал? он ведь привык к больничной койке — в больнице нет-нет и приляжешь. Очень кстати спросил. Глас свыше. Разумеется, Веня, можешь прилечь. Можешь раздеться: ложись. Ложись и отдохни! Здесь все мое. (А значит, и твое, Веня.)
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
