наверняка уже в руках полиции, а я — в коридоре: жду окончания операции. Если все завершится как положено, и Артура вывезут из операционной без сознания, но успешно залатанной, из нас двоих ему придется решать, как поступить с нашей дружбой. Или мы забудем друг о друге, или история на крыше станет шансом для того, чтобы выдолбить новую лодку нашей дружбы взамен разбитой на порогах.
Ступням было жарко из-за надеты на кроссовки бахилы, хотя кондиционеры в больнице работали на совесть. Откуда-то звучали женские голоса и лязг металла, но в коридорном переулке перед входом в операционную были только трое: я, Капитан и антикоррупционный прокурор Мостовой. Неисправная люминесцентная лампа время от времени моргала, сопровождая свое изменчивое настроение неприятным треском.
— Ну и кашу вы заварили, — Леонид Мостовой тщетно пытался получить от меня хоть какие-то подробности, а потом сдался и забрался в телефон — ленты всех новостных агентств сегодня горели красным.
Единственное, в чем я оказался ему полезен, — объяснил настоящую роль Гарди во всей этой истории. Мостовой сделал мне больше — обеспечил Артуру охрану и спас меня от допросов на выходных. Последняя услуга давала мне то, чего я был лишен всю эту неделю, — время на размышления. Надо было поразмыслить и выстроить логическую историю, которая объясняла бы то, что я знал планы президента. Первый вариант, который пришел мне в голову: соврать, что в коме мой мозг реагировал на внешние раздражители, и я услышал в палате разговор двух незнакомых людей, планировавших теракт. Одним из них и оказался президент. В больнице он вчера был, да и в моей палате, без сомнения, оставил отпечатки, так что такая версия казалась вероятной. К тому же в больнице вчера был и Безликий — его точно зафиксировала какая-нибудь камера наблюдения. Вот и партнер для разговора о подготовке теракта. А почему в моей палате — потому что в ней только один больной пациент, да и тот в коме, — идеальное место обсудить планы без посторонних ушей.
— Почему президента до сих пор не задержали? Ведь он во всем признался, — Капитан давно не проводил столько времени на новостных ресурсах, как сейчас, в больничном коридоре, и теперь был искренне возмущен.
— Как его задержишь? Он же президент, а значит, неприкосновенный. Но это временно, — пообещал Мостовой. — Насколько мне известно, сегодня вечером в экстренном порядке соберется Верховная Рада и попытается объявить ему импичмент. Интересно, как это оно — импичмент за несколько недель до того, как он и так избавился бы от президентского кресла.
— Не избавился бы, если бы не Эдем.
— Это бесспорно, — Мостовой спрятал телефон в пиджак и вынул визитницу. Ловко развернул ее единственной рукой и протянул мне. — Самое интересное начнется завтра, когда Антоненко и Гарда наперебой начнут давать показания друг против друга. Это даже грустно: столько лет работать командой и за мгновение стать чуть ли не врагами.
Я забрал с визитницы карточку.
— Верю, что операция пройдет успешно. Желаю вам сил держаться.
Я пожал ему руку.
— Да и вам того же. Ночка у вас сегодня, вероятно, будет бессонная.
— Я научился спать во время обстрелов и спать перебежками — в машинах или приемных — раз плюнуть.
До того, как он повернул за угол, я успел крикнуть вслед:
— А у кого сейчас трость? В полиции?
— Там не было ни одной палки, — ответил Мостовой не сбавляя шага, перед поворотом махнул рукой — и исчез.
Итак, сегодня, придя в себя на стадионе, президент таки вспомнил о палке, вытащил его из стальных стоек и ушел вместе с ним. Но он заметил, что это не его трость… Куда он его девал, есть ли еще шанс знать? Или лекарство, как летучая рыба, сверкнуло на мгновение чешуей, поманив обещанием второй жизни, и исчезли навеки в бурном потоке последних событий?
Подумаю об этом завтра.
Капитан будто угадал мое состояние и ободряюще хлопнул по плечу. Он собирался что-то сказать, но в этот момент дверь операционной отворилась.
Сначала оттуда вышла медсестра, унося в руках пустые лотки из нержавеющей стали. Вслед за ней, стягивая на ходу перчатки, появился хирург со спущенной на подбородок маской. Обогнув нас, он швырнул перчатки в урну, набросился на кулер и, выпив первую порцию одним глотком, сразу стал набирать вторую.
Мы с Капитаном окружили его с двух сторон, преградив путь к отступлению.
Двух стаканчиков не хватило. И я протянул хирургу еще один. Сейчас бы я отдал ему всю воду мира.
— Угрозы для жизни нет, — сказал он перед следующим глотком. — Две-три недели пойдет на восстановление, но все лучше, чем казалось сперва. Наш верховный главнокомандующий даже стрелять не умеет нормально. Неудивительно, что его рейтинг не выше популярности офисной проволоки, которая ходит на работу в сандалиях с носками.
— К нему можно?
— Вы что, влюбленная девица-гимназистка? Посетите завтра, когда он придет в себя. И никакой еды или цветов!
Артур будет жить, сказал хирург. Похоже, джин ошибся, предрекая чью-то смерть.
— Я планировал поочередовать возле него, — заявил я.
— Если вы не близкий родственник, тогда завтра — в часы посещения. А сейчас — прочь отсюда.
— Я адвокат, а значит, ближе любого родственника.
Хирург смял бумажный стаканчик с таким хрустом, словно пережимал мне шейные позвонки.
— Его еще зашивают. А вы — на выход!
Капитан схватил меня за локоть и потащил.
— Давайте послушаемся врача, Эдем. Вам тоже нужно отдохнуть! — сказал он мягко, как монах, познавший путь смирения, но руку мою сжал крепко.
Хирург не сдвинулся с места, пока мы не вернули за угол.
Судно Капитана было пришвартовано во внутреннем дворе: он резонно решил, что у входа в больницу может дежурить пресса — сегодня я был автором сенсации рока и лакомым куском для журналистов.
Капитан говорил о том же. Он вспомнил, что мог бы в это время оказаться на стадионе и размышлял, сколько таких счастливчиков с билетами, которые остались сегодня без концерта, благодарят судьбу, что все завершилось именно так.
— А должны благодарить вас, — добавил он, когда мы спускались
