первоначально сгустилась в высшей точке духовной иерархии, там свобода впервые дала отрицательный ответ на Божий зов, на Божию потребность в любви своего другого, там творение вступило на путь самоутверждения и самозамкнутости, на путь разрыва и ненависти»[1023].
Именно в такой мир противоборства и вступил человек. Но вместо того, чтобы ускорить торжество сил Логоса, он внял голосу искусителя. Писание называет Сатану «отцом лжи» и «человекоубийцей», ибо обман, ложь в исполинских масштабах стали орудием против высшей Правды. «Будете как боги», – говорил Змей и обольстил, обманул человека. Отпадение не сделало людей богами, а, напротив, подорвало их первозданные силы, отделив их от Древа Жизни. Закон распада и смерти настиг и покорил человека.
Но если тайна космического зла остается для нас едва уловимой в глубинах духовных миров, то человеческий грех постигается нами – участниками его разрушительной работы – непосредственно в опыте.
В бессилии перед страстями, в «воле к власти», терзающей дух человека, в его ложном самоутверждении – вновь как бы разыгрывается драма Первочеловека. И не отражается ли предмирное Грехопадение в нашей горделивой мечте создать мир по своему плану и замыслу? Не есть ли «карамазовский бунт» – уверенность, что мы сотворили бы Вселенную лучше, чем Бог, – лишь слабое эхо предмирного Бунта? Не звучит ли в наших умах, как и в первые дни, змеиный шепот: «Будете как боги»? Дерево познается по плоду, отец лжи – по своему воздействию на людей…
* * *
Но здесь возникает новый вопрос, который был поднят еще в раннехристианскую эпоху, а впоследствии с особой резкостью поставлен Л. Толстым. Если грех поразил первых людей, то почему власть его распространилась на последующие поколения? Какое отношение к нам могут иметь отдаленные предки, жившие на заре существования человека?..
«Юридическое» толкование Первородного греха и его последствий, которое говорит о «наказании потомков за грех отцов», не только бессмысленно, но и кощунственно. Ведь даже человек с его несовершенным чувством правды понимает, что подобное наказание безмерно жестоко и противоречит евангельскому откровению о Боге.
Ничего не может здесь разрешить и ссылка на наследственность. Ведь привлекать природные механизмы для понимания духовной проблемы – не меньшее кощунство.
Итак, пусть от Бога отпали один, два, сто человек – почему их отпадение должно переживаться миллиардами их потомков как свое собственное? Зачем первым преступникам дана была такая безмерная власть над человечеством, что из-за них его неотвратимо постигла болезнь греха и трагедия богооставленности? Какое отношение имеем мы к ним, чтобы нести на себе последствия их падения?
Из этого тупика нет выхода, если принимать библейское учение в грубо юридическом и буквальном смысле. Но все меняется, если мы обратимся от буквы к духу и постараемся уяснить, что стоит в Писании за именем «Адам».
* * *
Под влиянием изобразительного искусства представление об Адаме обычно связывается с первым человеческим существом, обитавшим в прекрасном райском саду. Но искусство в данном случае лишь внешне воспроизводит библейскую символику, не раскрывая ее смысла. В Библии же «Адам» обозначает нечто гораздо большее.
Прежде всего слово это в качестве собственного имени употреблено священными писателями только четыре раза, в прочих же случаях оно имеет нарицательное значение и буквально переводится «человек». В Книге Бытия (1: 26) слово «Адам» явно имеет множественный собирательный смысл, который преобладает и в других частях Библии[1024]. Адам мыслится не столько как отдельная личность, сколько как олицетворение всего человечества. Подобное сведение группы к одной фигуре вообще свойственно библейскому способу мышления. В Писании много раз говорится об Иакове, Мицраиме, Ассуре как о лицах, хотя в действительности речь идет о народах.
Философское осмысление ветхозаветного «Адама» впервые предложил Филон Александрийский, который говорил о нем как о духовном существе, включающем все человечество. В каббале «Адам Кадмон», Ветхий Адам – «идея», целостный принцип человеческого рода[1025].
В христианстве эта традиция была продолжена и развита. Апостол Павел учил о двух Адамах: Ветхом и Новом. Второй есть не что иное, как Церковь, глава которой – Христос[1026]. Во II веке Климент Александрийский писал, что множественности людей предшествовало их духовное единство в Адаме[1027]. Согласно св. Григорию Нисскому, «сотворенный человек не имеет особого имени, это всечеловек (курсив мой. – А. М.), то есть заключающий в себе все человечество»[1028].
Этот «Адам» был создан единственный раз, и именно в нем был запечатлен «образ Божий». «Это, – замечает св. Григорий, – природа[1029], понятая как целое»[1030]. Она существует и поныне, воплощаясь в индивидуумах, но сохраняя при этом свое единство.
Мысль о человечестве как целостном «Адаме» отражена и в богослужебных текстах Церкви. В них постоянно говорится о Христе, который пришел в мир спасти «Адама». Видеть в подобных словах одного лишь Первочеловека нет оснований.
Точно так же и философская интуиция, и наука открывают это существенное единство человека. О нем говорят и биологические, и социальные, и психологические узы, связующие вид Homo Sapiens. О. Конт называет его Великим существом. Сознание целостного «Адама» отражено в творчестве Вяч. Иванова и А. Сент-Экзюпери. Юнговское понятие о «коллективном подсознательном» также указывает на глубинную связь общечеловеческого духа. Аналогичные процессы, происходившие в умственной жизни разделенных между собой народов древности, есть косвенное тому подтверждение. Вся метаистория есть история единого Адама.
«Под Адамом, – говорит Вл. Соловьев, – разумеется не отдельное только лицо, наряду с другими, а всеединая личность (курсив мой. – А. М.), заключающая в себе все природное человечество»[1031]. Мысль Соловьева продолжает С. Булгаков. Он пишет: «Адам не имеет индивидуального лица в том смысле, в каком мы его теперь понимаем. Он не есть только порядковая величина». Человек един. Индивиды в его духовном организме есть «только всплески, ипостасные явления единой человечности»[1032].
Богословие связывает эту тайну единомножественности ноосферы с учением о богоподобии человека. Подобно тому как единство Сущего открывается в предвечном саморазличении Троицы, так и человек в его идеальном состоянии объемлет в себе ипостаси отдельных индивидуумов. «Существует только одна человеческая природа, – говорит В. Н. Лосский, – общая всем людям, хотя она и кажется нам раздробленной грехом и разделенной многими индивидами»[1033].
Каким бы путем ни совершился антропогенез, постиг ли этот таинственный переворот одно существо или несколько – «Адам» как таковой остается единым.
Мы все пребываем в этом единстве и в нем увлечены на ложный путь. Сущность Грехопадения – не в чьей-то отдельной вине, а во всеобщем человеческом отпадении, ибо, как говорит апостол Павел, в нем (то есть Адаме) «все согрешили» (Рим. 5: 12). Именно поэтому мы несем на себе печать трагического разрыва бытия и можем сознавать себя участниками Грехопадения. Оно совершилось на уровне, превышающем индивидуальное сознание, но охватывающем весь вид в целом. Поэтому каждый рождающийся в
