где просто цифры и никаких людей с их безумием, которое на безумие не похоже.
- Дальше.
- А что дальше? Жили-поживали. Добра наживали. Свинок растили… людишек вот подбирали…
- Пленных?
- Поначалу… просто. Анька ездила с Генрихом, а там уж… он одних списывал, как умерших, а других брал. Они на самом деле мерли.
- Отчего?
- Работы было много, - Васька пожал плечами. – Тут сами виноватые… они ж все натворили. Пришли. Воевали. Дом испоганили…
И в его голове эта вот обида на пришедших немцев странным образом уживалась с поклонением перед Генрихом. Результат ментального воздействия? Или просто воспитание?
Или и то, и другое разом?
- Мертвых вы… отвозили?
- Когда сдавали, это тоже по договору можно было, когда… иначе. Беглых вот взяли…
Тех, которых найти не удалось.
- Ясно, - Бекшееву и вправду было ясно. Тогда Генрих или не знал о болезни, или надеялся, что она, проклятье рода, обойдет его стороной. И возможно, что вполне серьезно рассчитывал задержаться в Бешицке. Почему бы и нет? Восстановить ферму, дом. Жениться на Анне, растить детей. Или вот, если с детьми не выйдет, Ваську воспитывать.
В духе рода.
Простой понятный план. И простая понятная жизнь, которой многим после войны хотелось.
- С зельем вы когда познакомились? Принимал?
- Пробовал, - Васька не стал отпираться. – Генрих давал… когда посвящал.
- И в чем посвящение заключалось?
Улыбка Васькина стала еще шире, глаза прикрылись.
- Охота… каторжники тут объявились… по лесам… к ферме вышли, дураки. Генрих их быстро подчинил. Велел и они все на колени стали. Раненых было, но двое целых. Злых. Генрих сказал, что у них будет шанс. Что если уйдут от меня, то свободны… и выпустил. Ночью. Луна полная… красота… ночь люблю. Пахнет все хорошо, да… и я по следу… одного быстро взял, он решил, что самый умный, по ручью поднимется и отсидится на дереве. Но я его… со вторым повозиться пришлось. Опытный был. Но и хорошо…
Сколько Ваське тогда было?
Десять?
Двенадцать?
Больше? Если и да, то ненамного.
- Я его сам добыл и сам разделал. Я забрал его печень… а Генрих принес мне вина. Вина, смешанного с порошком… особым… он высушил голову своего наставника и растер в пыль.
Тихий вздох. И вопрос:
- Если так, то я тоже сдохну?
- Не знаю, - честно ответил Бекшеев. Он давно уже понял, что в разговоре с подобными Ваське лучше не лгать. – Я все же не целитель, а то, о чем говорил, это просто… теория.
- Ага… - Васька кивнул и повторил убежденно. – Точно сдохну… обидно.
- Что именно?
- Да… до конца не вышло дар передать. Это ж не за раз делается… он менять меня начал. И готовить…
- А зелье…
- Это к Аньке один из умников стал подкатывать… сперва там. Все улыбочки, шуточки… ага, я его насквозь видел! Не Анька ему нужна была, а ферма! Он бы её обманул и бросил! Так! Я Генриху сказал. Ну, чтоб он сделал чего.
- А он?
- Поговорил и велел не трогать. Вроде полезный человечишко…
Мог менталист вытащить наружу, чем занимаются при части? Мог. А использовать? Подтолкнуть к созданию подпольной лаборатории? Подсказать, что это вот зелье может принести доход? И заставить забыть про Анну… и потому, когда лабораторию закрыли, её имя и не всплыло.
Связи практически не было.
Зато Генрих, надо полагать, получил запас зелья, с которым ставил опыты. На свиньях и, как Бекшеев подозревал, не только на них.
- Генрих сказал, что у них тоже варили… ну, когда меняли… из трав там, из иных штук всяких. Мешали. Старинный рецепт. Зелье – это то же, только сильнее. И значит, точно получится меня изменить так, как надо, чтоб силу передать и все такое.
- Тех четверых, в Проклятой деревне, ты по его приказу положил? Или сам?
- Сам, - Васька уперся ногами и качнулся, точно желая опрокинуть и стул, и себя с ним. – Говорил же, Анька туда ходить повадилась… ей там легше и все такое…
Попытка побега?
Обретения памяти, которую раз за разом уродовали?
Генрих не стал вмешиваться. Почему? Побоялся сделать хуже? Вовсе разрушить разум? Скорее всего. Да и опасности особой эти прогулки не представляли.
- А тело матери в шкаф ты спрятал?
- Ну…
- Зачем?
- А чего она там?! Я пришел с этим вот… а она лежит и смотрит! Лежит и смотрит! – Васькин крик заставил дверь приоткрыться. И закрыться. – Смотрит, смотрит… будто я виноватый в чем! Я её не трогал! Она сама померла! И вообще… надо было в землю закопать! Там бы не смотрела!
- Туфли ты ей купил? – Бекшеев старался спрашивать спокойно, отстраненно.
- Ага… я. Думал Аньке подарить, а не угадал. Маленькие. Куда их? Вот ей отнес. Может, не так бы пялилась. А она все одно… и главное, даже шептать стала.
- Мертвая?
- Ага… я тогда этого, первого принес… в лесу встретил. Ну… случайно вышло. Увидел он кой-чего, чего не должно. Он бежать, я догонять… в общем, само как-то… до фермы далече, я его в дом отнес. Собирался к тем, в подвале скинуть, открыл дверь, а там вонища – страсть… я и закрыл. Сижу, стало быть, думаю… куда его. А мамка вдруг как заговорит, мол, засунь в шкаф. Шкаф большой. Она в нем в детстве спряталась.
Глаза Васькины блестели. Он облизал губы и подался вперед.
- Ты не думай, княже, я не свихнулся! Шептала она… шептала… приговаривала. То ругаться начинала, то еще чего… я вот и решил, спрячу её тоже. Пусть себе сидит, раз такая вот…
Могла ли болезнь начаться с галлюцинаций?
Или дело сразу и в болезни, и в воздействии? В чем-то ином? В мертвецах, которые все-таки были там?
- Ну и солдатика уже… когда сказали, что людишки из столицы едут, я и порешил, что весело будет. Тебе ж понравилось?
- Очень, - соврал Бекшеев.
- Вот. А Генрих сказал, что я внимание привлекаю… ага… ну так какая разница?
- Что он собирался делать? Все это ради кольца?
- Не просто! Оно ж все силу рода хранит. Он бы силу взял… может, не излечился бы, но еще пару лет протянул. Пока там Анька родила бы, пока я подрос… вошел бы… я б о
