мне приходилось и все еще приходится вносить бесконечные коррективы в свои планы. И, научившись смотреть на страх сверху вниз, я давно достигла той точки, когда на свете нет ни одного живого человека, которого я могла бы бояться, а проблемы, с которыми я была бы не готова столкнуться, можно пересчитать по пальцам.
В семьдесят пятый день рождения я поняла, что уже давно осознала свою главную цель в жизни. Она вытекает из впечатлений, полученных в тот период моей молодости, когда я увидела Европу, истерзанную Первой мировой войной. Я всем сердцем хотела мира во всем мире. И я знала, что этой цели невозможно достичь в долгосрочной перспективе, если люди разных народов не придут к большему взаимопониманию. Именно этим целям я в основном и посвятила последние годы.
Любопытно то, что я всегда сталкивалась с жизнью лицом к лицу. То есть мой интерес, сочувствие или негодование были вызваны не абстрактной причиной, а бедственным положением людей, которых я видела собственными глазами. Именно вид умирающего от голода ребенка придал трагедии голода такое первостепенное значение в моем сознании. Из моей реакции на человека развивается осознание проблемы для общества, затем для страны и, наконец, для всего мира. В каждом случае чувство, что я обязана что-то сделать, исходило от одного человека, а затем расширялось и охватывало более широкую область.
Я думаю, что все больше и больше людей приходят к пониманию, что то, что влияет на отдельного человека, влияет и на человечество. Возьмем яркий пример: один запущенный случай заболевания оспы может привести к заражению целого города. Это в равной степени относится и к плохо воспитанному ребенку, который может сеять хаос в своем районе, и к обнищавшим людям, которые ложатся либо экономическим, либо социальным бременем на государство и, в любом случае, растрачивают свою жизнь впустую. Единичные нарушения, какими бы изолированными они ни казались, могут в итоге распространиться повсюду.
Пока я искала все более и более эффективные способы решения общественных, национальных и мировых проблем, я узнала, что можно достичь гораздо большего, если до глубины души обеспокоиться тем, что происходит с другими людьми, чем просто сказать в апатии или унынии: «О, что я могу сделать? Какая будет польза от одного человека? С таким же успехом я могу и дальше ничего не делать».
На самом деле, как мне кажется, беспокойство проистекает из умения поставить себя на место другого человека. Если вы не можете представить себе такую ситуацию – «это может коснуться и меня», – то безразлично скажете про себя: «Кого это волнует?»
Думаю, что одна из причин, по которой нам, людям, так трудно понять жизнь в других частях света, заключается в том, что мы не можем представить себя на их месте. У нас нет голода. Но если бы мы увидели своими глазами, как люди умирают от него, нам было бы не все равно. Мы бы подумали: «На их месте может оказаться мой народ».
Из-за наших преимуществ нам трудно понять другие народы мира. Мы начали с огромными общенациональными ресурсами. Сама наша изоляция в те ранние годы заставляла их развивать. Многие поселившиеся здесь люди спасались от нищеты, нужды, угнетения и отсутствия возможностей. Они хотели забыть свое прошлое, и вскоре им это удалось, потому что трудности путешествия мешали им вернуться и освежить свои воспоминания. Таким образом, мы выросли из прошлого и ушли от него. Теперь нам было бы полезно вспомнить условия жизни Старого Мира. Это помогло бы нам понять, в чем сегодня нуждаются и чего хотят более бедные страны.
И это, полагаю, указывает на то, что произошло со мной за семьдесят пять лет. Хотя сейчас я, как и всегда, вижу и понимаю человеческие потребности через отдельных людей, и нахожу, что мои общие цели выходят за рамки жизни отдельных личностей и касаются судьбы всего человечества. Именно в таких, более широких рамках нужно размышлять о современном мире, если человечество хочет пережить угрозу, нависшую над ним грибовидным облаком.
Итак, я подхожу к более масштабной цели, не своей – за исключением того факта, что я американка, – а американской в целом. Мне кажется, что цель современной Америки должна состоять в том, чтобы попытаться сделать себя наилучшим зеркалом демократии из всех возможных. Люди всего мира видят, что здесь происходит. Они наблюдают за нами, желая узнать, что мы собираемся сделать и насколько хорошо мы можем это сделать. Мы показываем им единственно возможную картину демократии, какую претворяем в жизнь: картину того, как она работает на практике. Это единственный способ позволить другим народам увидеть своими глазами, насколько демократия эффективна, и определить, хороша ли эта система сама по себе, лучше ли она того, что у них есть, лучше ли она того, что предлагают другие политические и экономические системы.
Несмотря на то что мы – щедрая нация, которая безвозмездно и с открытой душой помогает повсюду, где люди испытывают нужду и страдания (по крайней мере, те, которые мы можем понять), теперь мы обнаруживаем у себя одну слабость, которая, с учетом нашей политической зрелости, выглядит довольно незрело. Мы по-прежнему ждем, что мир будет благодарить и любить нас. Мы обижаемся и возмущаемся, когда не получаем благодарности и любви.
Благодарность и любовь не выпрашивают, их нельзя купить. Не стоит даже думать, что они продаются. К чему мы должны стремиться, так это не к благодарности или любви, а к уважению со стороны всего мира. Его мы можем заслужить справедливостью, свободной от предрассудков и суеверий. Но с нашей стороны довольно наивно думать, что, помогая людям, мы действуем совершенно бескорыстно. Это не так. Нет ничего бескорыстного в том, что мы прививаем население от оспы. Это мера предосторожности, но она сама по себе хороша.
Другие страны прекрасно понимают, что, когда мы пытаемся укрепить их экономику, их правительство и в целом помочь им добиться успеха, в этом есть определенная доля личного интереса. Они неизбежно будут начеку, ожидая узнать, что мы хотим взамен. Сознательно мы ничего не хотим, но подсознательно почти все, что мы делаем, как нация или через ООН, направлено на то, чтобы принести пользу нам или нашему делу, напрямую или косвенно. Поэтому нет причин требовать ни благодарности, ни любви.
Наш долг перед миром – это, прежде всего, долг перед нашим собственным будущим. Очевидно, что мы не сможем развиваться дальше определенной точки, если другие нации тоже не будут развиваться. Когда наши природные ресурсы начнут истощаться, мы должны будем искать их в других странах. Мы не сможем торговать,
