class="p1">— Коля, иди сюда! Иди скорей!
— Я переодеваюсь, обожди, — донесся из спальни голос Николая.
Звонкий смех Наташи разносился по квартире.
— Что ты смеешься?
— Иди скорей, скорей. Я что-то вспомнила.
Когда Николай вошел в ванную, Наташа, глядя в зеркало, вытирала кулаком выступившие от смеха слезинки.
— Моя бабушка была очень суеверная. Когда я с мамой приезжала к ней в деревню, она боялась, чтоб меня не сглазили, и всегда спрыскивала с уголька. Тогда я была маленькая, и мне это ужасно нравилось. Сейчас мне так хочется, чтоб ты тоже спрыснул меня с уголька.
— Зачем?
— Я самая счастливая! Я снова тебя нашла и теперь боюсь потерять.
Николай тоскливо посмотрел на Наташу, и ему стало не по себе. В сердце что-то незнакомо заныло: «Как ей сказать?.. Ведь Лена просила не расстраивать ее. Да и потом — разве это мне хочется ей сказать?»
— Меня потерять нельзя, Наташа, — сказал он с горечью. — Я не иголка. А вот тебя твоему мужу придется закрывать на ключ, чтобы ты снова не убежала на Урал. А чтобы не спустилась на простынях, придется закрывать и окна.
Наташа стыдливо покраснела:
— А ты разве знаешь?
— О чем?
— О цыганке.
— О какой цыганке?
Наташа снова разразилась смехом и незаметно для себя стала крутить кольцо, перекрывающее холодную воду душевого зонта, который она нечаянно сдвинула с его обычного места. Холодный дождевой веер хлынул во всю силу. От неожиданности они оба присели, как приседают в степи путники, когда над ними внезапно разразится гроза.
— Ну, вот теперь нас никто не сглазит, — мокрая с ног до головы, сквозь смех проговорила Наташа.
— Что ты наделала? Где я достану тебе сухое платье? Как ты пойдешь домой?
— А ты меня гонишь? Я еще не собираюсь уходить. Ступай принеси мне свои спортивные брюки и какую-нибудь рубашку.
Наташа была счастлива. Ей, как ребенку, хотелось дурачиться. Чувство, которое, как ей казалось, Николай сдерживал где-то в глубине, у нее вырывалось наружу. Вся мокрая, повернувшись к зеркалу, она тихо запела:
Можно ль наше прошлое
Замести порошею?..
Что с тобою, девочка,
Нежная, хорошая?
Расскажи, мне милая,
Плачь, но не таи,
В мои руки сильные
Положи свои.
Я тебя согрею
Голубиной лаской.
Расскажу хорошую,
Неземную сказку...
Что с тобою, девочка.
Нежная, хорошая?
Можно ль наше прошлое
Замести порошею?..
Увидев в зеркале вошедшего Николая, Наташа оборвала песню и, зло прищурив глаза, спросила:
— А за клевету по вашим уголовным кодексам что дают?
— Ты опять о своем Ленчике?
— Да, о нем.
Николай посмотрел на часы:
— Через двадцать минут он будет арестован, а дней через десять его будут судить.
— Судить?
— Да, но только не за клевету, а за убийство.
— Убийство? — со страхом, почти шепотом спросила Наташа.
— Да. После кутежа в «Астории» он и трое его друзей угнали чужую машину и задавили человека. За рулем сидел Ленчик.
19
Ленчик стоял перед раскрытыми окнами своей комнаты и не сводил глаз с нового многоэтажного дома, который еще не был полностью заселен.
Виктория Леопольдовна, усевшись в кресле, рассматривала журнал мод.
— Сплошная безвкусица! Никакой фантазии! То, что в Париже уже сдали в архив, у нас выдают за крик моды! Ох, эти Нюшки!
Виктор не слушал мать. Он думал о своем, но сказал, как бы отвечая на ее слова:
— Да! С тех пор как перед нашими окнами вымахало это здание, мне кажется, что мы живем в колодце.
— Полно тебе, Витенька. Как-никак мы занимаем больше семидесяти квадратных метров. Лифт, ванна, телефон, холодильник. Чего тебе не хватает?
— Дикари тоже радовались, когда научились в своих пещерах разводить костры. Но дикарям это простительно: они не знали, что жилища можно делать из дерева и обогревать их специальными печами. А я — человек, и радость дикарей меня не утешает.
— Об этом ты говори с отцом.
— Что с ним говорить? Разве он сам не понимает, что мы очутились на задворках у этого дома? Может ли тут родиться светлая мысль, когда взгляд закован в бетон? Вот уже два года, как я не написал ни одной светлой поэтической строки.
— А удобно ли отцу настаивать на квартире в новом доме, когда у нас довольно терпимые условия?
— Чепуха! Неудобно будет, когда с балконов десятого этажа на голову нам начнут бросать окурки.
— Я сама задыхаюсь в этом колодце, но что поделаешь, если у тебя отец такой бессердечный человек. Что ему семья, когда для него существует одна работа. — Неожиданно осененная какой-то мыслью, Виктория Леопольдовна подошла к окну: — Это ужасно! Это ужасно! Теперь-то я наконец поняла, почему у меня последнее время такое подавленное состояние. От нас загородили солнце! Да-да, загородили. Ты прав, мы очутились в колодце! Все понятно. Все понятно...
Когда Виктория Леопольдовна вышла из комнаты, Виктор поднес к глазам бинокль и направил его в сторону нового дома. Пока он бродил любопытным взглядом по балконам и заглядывал в окна квартир, Виктория Леопольдовна разговаривала с супругом по телефону.
— Вечные совещания! Я жду тебя, немедленно приезжай. Совершенно неотложный разговор. Наконец-то у меня открылись глаза на такие ужасные вещи, мимо которых я спокойно проходила два года.
На одном из балконов десятого этажа Ленчик задержал бинокль. Профиль и прическа девушки показались ему очень знакомыми. Он ждал, когда девушка повернется, чтобы лучше рассмотреть ее. Неужели она? А кто же тогда он? Словно мучая Ленчика, девушка долго не меняла положения. Наконец она повернулась. Это была не Наташа. Но то волнение, с которым он ждал ответа на свои предположения, не улеглось. Недоброе предчувствие, которое Ленчик испытывал все эти дни, не давало ему покоя. Тяжелый военный бинокль упал из его рук на зеркало, лежавшее на столе.
— Ведь все равно она обо всем узнает, — простонал он, склоняясь головой на треснувшее зеркало.
На стук прибежала Виктория Леопольдовна:
— О боже, что с тобой! Продолжается цепь несчастий. Разбито зеркало. Это не к добру...
Ленчик медленно, пошатываясь, встал и, не глядя на мать, процедил сквозь зубы:
— Если мы не переедем в новый дом, я сниму себе угол в сыром подвале и буду чахнуть. Только тогда вы оба с отцом, может быть, поймете кое-что. Но будет поздно!
— Виктор, что с тобой? Что ты хочешь?
—
