– Нет, – сказал отец.
– Ты даже не хочешь выслушать? – спросила Карлотта.
– Вы хотите предложить проделать то же самое со мной. Но уже слишком поздно. То, от чего вы лишь слегка захворали, может меня убить. А если даже и сработает? Я уже настолько вырос, что сердце сможет поддерживать мою жизнь, только если я буду лежать и существовать как растение.
– Ты же все время думаешь, – заметила Карлотта. – Значит, для твоего мозга крови хватает.
– Но мне больше незачем все время думать. Вы сделали все сами: организовали экспедицию на чужой корабль; спасли умирающих инопланетян – в той степени, в какой их вообще можно было спасти; намерены адаптироваться к питанию чужими белками…
– Земные растения и животных мы тоже собираемся разводить, – сказал Цинциннат. – Карлотта жить не может без картошки.
– И сами излечились от смертельного генетического заболевания, – закончил Боб. – Все, что от вас теперь требуется, – хранить свое существование в тайне от обычного человечества.
– Мы знаем, – кивнула Карлотта, – потому и забрали у тебя ансибль.
Воцарилась тишина.
– Ты ведь собирался рассказать своему другу Эндеру Виггину правду о королевах ульев? – наконец прервала молчание девочка.
– Да.
– Мы об этом догадывались, – сказал Цинциннат, – но Виггин не умеет держать язык за зубами. Он написал «Королеву улья». Он всегда говорит правду, даже если ее последствия ужасны.
– Нам придется скрываться и дальше, – произнес Эндер. – И этот ковчег тоже должен остаться тайной, поскольку, если Межзвездный флот о нем узнает, они обязательно предположат, что есть и другие колонистские корабли, с живыми королевами, и начнут их искать.
– Мы пообещали трутням, что не подвергнем опасности выживание расы жукеров, – добавил Цинциннат, – потому они и согласились с нами сотрудничать.
Значит, подумал Боб, посылать сообщение Эндеру Виггину все-таки не придется. Что ж, оно и к лучшему. Эндеру незачем о нем что-либо знать в последние дни его жизни. Да и что толку предупреждать? Он знал Виггина лучше, чем кого-либо другого, не считая, возможно, его сестры Валентины, и понимал, что тот в любом случае освободит заключенную в кокон королеву, как только найдет подходящее место, и никакие предупреждения не помогут.
– Даже с этим у вас все получилось на славу, – сказал Боб. – Маленькие самоуверенные ублюдки.
– Мы родились в законном браке, – возразила Карлотта. – По крайней мере, так ты нам говорил.
В ту ночь он спал лучше, чем за все пять долгих лет в космосе. Его детям больше ничто не угрожало, – возможно, они вылечились и наверняка могли сами о себе позаботиться. И всего этого он добился сам – если не напрямую, то хотя бы тем, что воспитывал их людьми, способными за себя постоять.
Утром все были слишком заняты, и Боб просто лежал, прислушиваясь к звукам природы на лугу. Он не знал названий местной живности, но в траве что-то прыгало, чирикало и квакало; какое-то мелкое создание мягко приземлилось на него самого, а потом куда-то уползло или спрыгнуло. Он стал частью местной жизни, в круговорот которой вскоре предстояло полностью включиться его телу. Пока же он был просто счастлив.
Возможно, когда он умрет, обнаружит, что та или иная религия все же была права. Может, там его будет ждать Петра, которая начнет его бранить:
«Где тебя носило?»
«Я должен был завершить свою работу».
«Все равно ведь не сумел – пришлось завершать детям».
И другие – сестра Карлотта, спасшая ему жизнь; Проныра, которая тоже спасла ему жизнь ценой собственной; его родители, хотя он впервые встретился с ними лишь после войны; его брат Николай.
Боб снова проснулся. Он даже не знал, что заснул, но дети теперь собрались вокруг, и вид у них был встревоженный.
– У тебя был легкий сердечный приступ, – сказал Цинциннат.
– Это называется «счастье», – объяснил Боб.
– Новое название, – заметила Карлотта. – Не уверена, что оно приживется.
– Но сердце ведь бьется, – сказал отец.
– Да, хотя и чересчур быстро, – кивнул Цинциннат.
– Хочу вам кое-что сказать. Больше всего в жизни я любил вашу мать.
– Мы знаем, – отозвалась Карлотта.
– Я любил и других, но ее – больше всех на свете. Потому что кое-что мы сделали вместе. Мы сделали вас.
Боб начал поворачиваться на бок.
– Эй, что ты делаешь? – требовательно спросил Цинциннат.
– Я тебе не подчиняюсь, – ответил Боб. – Я – твой отец. Я – Великан.
– У тебя только что был приступ, – сказал Эндер.
– Думаешь, я сам не чувствую?
Он осторожно приподнялся на локтях и коленях. Подобную позу он не принимал уже около года, с тех пор как перестал пытаться перевернуться. Он сомневался, что ему вообще это удастся, но все же встал на четвереньки, словно младенец, тяжело дыша.
«Не могу», – подумал Боб.
– Знаете, чего бы мне хотелось? – тихо произнес он. – Постоять на этой лужайке и пройтись под лучами солнца.
– Что же ты сразу не сказал?! – воскликнула Карлотта.
Они заставили его снова лечь на гамак, затем осторожно усадили, а потом поставили на ноги. Сила тяжести почти не ощущалась, но он все же стоял в полный рост, хотя его слегка удерживал гамак, и дышал полной грудью.
– Пройдусь, – сказал Боб.
Колени подгибались, словно ватные. К нему подлетели трутни, цепляясь за его одежду и помогая устоять. Дети собрались вокруг его ног, помогая сделать шаг, затем другой.
Он почувствовал, как его лицо согревает солнце, как проминается под ногами земля, как его поддерживают те, кто его любит.
И этого ему было вполне достаточно.
– Пожалуй, прилягу, – сказал Боб.
Он лег.
А потом умер.
Благодарности
Благодарю доктора Джоан Хан, специалиста по детской эндокринологии в Национальном институте здравоохранения в Бетесде, за информацию о возможном лечении, которое могло бы остановить неудержимый рост Боба. Доктор М. Джек Лонг подсказал мне несколько идей, воплотившихся в предложения Волеску о том, как обеспечить Бобу долгую жизнь. Я крайне ему за это благодарен, но с облегчением вздохнул, узнав, что он сам понял, насколько ужасны подобные идеи (его письмо заканчивалось словами: «Ох, надеюсь, такого не будет!»).
Благодарю Дэнни Сэйла за предложение насчет того, что Боб мог бы принять участие в решении переделать фантастическую игру из Боевой школы в программу, ставшую в итоге Джейн. Фара Химджи из Люисвилла, штат Техас, напомнила мне о необходимости общемировой валюты, отметив, что таковой уже является доллар. Андайе Спенсер дала мне понять, что нельзя допустить, чтобы прежние отношения Петры Арканян и Динка Микера, еще в Боевой школе, закончились без какого-либо о них упоминания.
