Спать Изяслав лёг под утро, изрядно хлебнув медовой браги на пару с быстро захмелевшим Басалаем, и спал без просыпа, пока не разбудил его под утро Доброга:
- Вставай, боярин, воевода Мечислав тебя требует.
Не велика птица этот Мечислав перед княжьим ближником, но уж если разбудили, то придётся вставать. Однако Изяслав не спешил, дал холопкам себя обиходить и натянуть сапоги. Были срёди них и молоденькие, а тивун вчера подсунул в баню двух сушёных рыбин. Скотина. Надо бы с него учинить спрос, чтобы запомнил надолго, как надо угождать хозяину.
Мечислав к столу не сел, хотя Изяслав пригласил его с честью, так и остался стоять у порога:
- За что убил людей на холме, боярин? - просипел он севшим, от злости голосом.
Изяслав залпом осушил поднесённую холопкой чарку, отёр усы и короткую бородку, а уж потом ответил на вопрос, заданный воеводой:
- Не людей я убил, боярин Мечислав, а прислужников дьявола. А идолов поганых сбросил в воду, и больше им не стоять на том холме. Не тебе бы с меня спрашивать, но так и быть отвечу по старой дружбе - сделано это было по слову князя Владимира, а не только по воле моей.
- А почему меня не предупредил? - сверкнул глазами Мечислав. - Я в Плеши воевода.
- Пожалел, - усмехнулся Изяслав. - Зачем тебе пачкаться в языческой крови?
- Не верю я тебе, боярин. Мне князь Владимир говорил, чтобы я уладил всё здесь добром.
- Молод ты ещё, Мечислав, а потому и не знаешь, что у князя для всякого дела есть человек - один для ласки, другой для таски.
Долго молчал Мечислав, глядя на боярина злыми карими глазами. А Изяславу пришло в голову, что грозен будет Блудов сын, когда войдет в серьезные года, и не так уж ошибся князь Владимир, поставив его воеводой в Плеши. Во всяком случае, Изяславу от Мечиславова взгляда стало не по себе, поэтому и уткнулся он в чарку с брагой, хотя ему не хотелось пить с утра. Боярин Басалай и вовсе помалкивал, словно разговор его вовсе не касался. Заробел, что ли, княжий ближник щенячьего лая?
- Чтобы к следующему утру тебя в Плеши тебя не было, боярин, - процедил Мечислав сквозь зубы.
- А если не уйду? – с вызовом глянул на него Изяслав.
- А не уйдёшь, так я тебя брошу в поруб властью, данной мне Великим князем, за бесчинства, творимые тобой в Плеши.
И так уверенно сказал это новый плешанский воевода, что Изяслав ему поверил - бросил бы, пожалуй, если бы хватило силёнок. Другое дело, что сила ныне за Изяславом, у которого сотня мечников против тридцати Мечиславовых. Оттого и усмехнулся Изяслав вслед уходящему воеводе, да подмигнул посмурневшему Басалаю - каков ухарь. Но Басалай не стал пересмеиваться с зятем, а отозвался уж совсем неожиданно:
- Как хочешь, Изяслав, а с Плеши надо уходить. Ратиться с Мечиславом, значит идти против князя. За это с нас спросится.
Изяслав на слова Басалаевы отшвырнул от себя прочь чарку. Хотя горячность эта была не от большого ума - дурная кровь ударила в голову. Басалай-то кругом прав - мыслимое ли дело, княжьему ближнику драку затевать с воеводой. Щенок Мечислав или не щенок, но на Плешь он ставлен волею Великого князя. А за Изяславом нет ничего, кроме пустой блажи, за которую Владимир жестоко спросит с него.
- Леший с ним, - Изяслав не стал срывать зло на тесте, с которым ещё предстояло свершить большое дело. - После полудня уходим, боярин Басалай, делать нам здесь действительно нечего.
Басалай вздохнул с облегчением. А Изяслав поморщился: всё-таки проклятое это место, Плешь, никак не удаётся Ставрову сыну заявить здесь о себе в полный голос.
- Вячеслава пока не возьму, - обернулся Изяслав к вошедшему Тыре. - Схожу до ятвяжского города с товаром, а уж когда пойдём назад, тогда и прихватим малого.
- Нам, боярин, не обессудь, в Киеве делать нечего, у нас в Плеши жёны и дети,- отозвался новгородец. - Мечислав нас звал в свою дружину, и мы дали согласие.
- Воля ваша, - равнодушно бросил Изяслав.
Отказ Тыри нисколько его не огорчил. Норовистый новгородец только помешал бы успешному завершению затеянного предприятия, сулившего боярам большие прибытки. Мечислав не вышел провожать своих киевских знакомых, а от плешан Изяслав не дождался ни единого слова, ни доброго, ни злого. Все лица отворачивались в сторону. Эх, кабы не этот глупый щенок, то согнал бы Изяслав упрямых лесовиков в Двину да окрестил бы их разом. Но то, что сходит с рук Великому князю, боярину может и не сойти. А потому пусть уж воевода Мечислав сам с помощью чернецов склоняет плешан к истинному Богу.
У ворот стоял Вилюга. Этот и в добрые времена не слишком кланялся боярам, а ныне и вовсе хмур и в ответ на ласковую улыбку Изяслава брезгливо скривил губы. Волхвов ему стало жалко, что ли? Хотел обругать мечника боярин да потом махнул рукой - пусть их. Не до Мечислава сейчас Изяславу и уж тем более не до Вилюги.
От плешанской пристани пошли борзо, хотя и недоумевали дружинники, куда это понесло боярина вниз по Двине.
- После объясню, - сказал Изяслав Доброге. - В накладе вы не останетесь.
Далеко отплывать от плешанских земель Изяслав не собирался и уже за излучиной велел мечникам загребать в протоку. Чем удивил всех без меры. Многие решили, что махать вёслами придётся до самого моря.
В круг Мечислав собрал только десятников, а остальным велел разжигать костры и располагаться на привал. Знавшие Изяслава не первый год мечники догадывались, что Ставров сын затеял какое-то тайное дело. Затеи боярина не всегда заканчивались прибытком, но в этот раз его слушали с большой охотою. Хотя и сомнение было. Прежде многие мечники кланялись Перуну и вера в силу Ударяющего бога ещё не угасла в их сердцах. Конечно, греческий бог ныне посильнее, но захочет ли он помочь боярину Изяславу в большом деле, вот в чем вопрос.
- Перуновы капища мы уже разорили на Киевщине, - напомнил Доброга. - И никто не пострадал в том зорении. Ныне единый Бог правит на наших землях, а все прочие пребывают в слабости и забвении.
Изяслав на слова мечника закивал головой:
- Перун и не бог вовсе, а деревянный идол. А золота и серебра в его капищах припрятано немало. Десятую часть с той добычи мы пожертвуем на Христов храм. Молитвы чернецов будут нашей защитой от нечистой силы, если она вздумает отомстить нам.
Опаска, конечно, была, но не такая уж большая, чтобы заглушить алчность в сердцах, а потому и приговор вынесли твёрдый - идти за боярином туда, куда он укажет. После сговора принялись за Перуновых печальников схваченных на холме. Спрос с них учинили порознь, да так рьяно, что от криков пытаемых у Изяслава заложило уши. Говорили вот только по-разному, не враз поймёшь, кто из них врёт, а кто говорит правду, то ли желтоглазый, то ли жуковатый. Но оба, давясь слюной, утверждали, что в прислужники к волхвам пришли недавно, а потому знают немного. Очень может быть, что так оно и есть, но когда по второму разу стали им жечь шкуры калёным железом, то вспомнили оба путь к ближайшему капищу и на этот раз, совпали в своих воспоминаниях.
