Александр подтолкнул Самсона коленями, поворачивая жеребца, чтобы избежать следующего нападения, но хромая лошадь Осгара оказалась на пути и животные столкнулись. Конь Осгара потерял опору и упал, увлекая за собой и Самсона. Ле Буше ринулся вперед, направляя скакуна прямо в центр упавших людей и лошадей…
Первый час сражения со всеми его драматическими перипетиями и красочным показом завершался, и Манди немного расслабилась. Леди Маршалл принесли бурдючок подслащенного вина, и она разделила кубок с Манди. Вино было пряное, с перцем и мускатным орехом, оно согрело и успокоило. От второго кубка Манди оживилась, и хотя наслаждаться состязанием не могла, то по крайней мере стала способна наблюдать за ним, не ерзая на краешке скамеечки. А тут она с облегчением увидела, как Александр, Осгар и Хью поворачивают и направляются к одному из убежищ.
Сказав Изабелле, что пойдет переброситься словечком с мужем, Манди встала и пробралась к скамейке, где томился Флориан. Просидеть час не двигаясь — большой срок для маленького ребенка, и она знала, что Флориан будет готов куда угодно.
— Хочешь немножко поговорить с папой?
Флориан с готовностью кивнул, вскочил на ноги и уцепился за ее руку.
Они сошли на траву у края ристалища, и лишь тогда Манди обернулась и посмотрела на поле.
Там, где совсем недавно ехал Александр, теперь бушевала горячая схватка. Сверкало и гремело оружие, ржали кони, и рыцари обменивались серьезными, смертельными ударами. Она увидела, как вздымается страшная «утренняя звезда», боевая цепь, и с грохотом обрушивается на кого-то.
— Это же маршалловские, не путай! — кто-то истерически завопил наверху.
Манди смотрела на свалку сражающихся людей, прижав Флориана к себе. Со всех сторон галопом неслись рыцари, чтобы присоединиться к схватке. «Маршалл!» кричали одни, другие выкрикивали «Солсбери!» и «де Варенн!»
Манди напрягла глаза, ища Александра. Вот вспыхнул зеленый и золотой щит; и тут она увидела, как вороной конь поднялся на дыбы и рухнул, и схватка сомкнулась над тем местом, где он упал. Она закрыла глаза Флориана ладонью, и услышала собственный крик:
— Мой Бог, Александр, нет!
— Мама, перестань, мне же ничего не видно! — вырывался из рук Флориан.
И в то самое время, когда она в ужасе смотрела на схватку, кто-то перехватил ее руку, и острие кинжала прижалось к хребту чуть выше линии ее вышитого пояса.
— Спокойно, или вы умрете, — прорычал голос у самого уха. Она пробовала повернуться и увидеть нападавшего, но боль в руке была слишком сильна, и сопротивление было встречено чувствительным усилением нажатия кинжала.
— Вы и мальчик, оба…
Невидимый противник завернул ей руку за спину и набросил на плечи плащ — с тем, чтобы не заметно было, что она идет под принуждением. Затем он скомандовал:
— А ну пошли.
— Что вы делаете, куда нас ведете?
— Скоро узнаете.
Манди изо всех сил припечатала башмаком его ногу. Башмачки из мягкой кожи были на деревянной подошве, и боль оказалась сильной, потому что нападающий издал сдавленное проклятие. Но не ослабил захват, а кинжал проткнул кожу и вошел в плоть, как возмездие. Она почувствовала горячее жжение там, где вошло лезвие, и задохнулась.
— Еще раз дернешься — убью.
Он снова подтолкнул ее вперед, к ожидающей закрытой повозке и втолкнул ее внутрь, лицом в дорожные подушки. Флориана, который вопил и вырывался, бросили следом. Глазами, расширенными от ужаса, он смотрел на человека, возвышающегося на сиденье напротив.
Солдат с кинжалом заслонял вход в повозку. Чисто инстинктивно мальчик поднырнул под руку мужчины и выпрыгнул из нее. Он приземлился на колени, ободрав кожу, но немедленно вскочил на ноги и бросился в толпу, крича, что кто-то пытается убить его и маму.
Солдат дернулся за ним, но Томас Стаффорд сказал резко:
— Оставьте его. Взяли мою внучку, и этого достаточно. Быстро, пока не подняли тревогу и крик.
Солдат крикнул сообщнику на козлах повозки и захлопнул дверь. Манди услышала, как хлестнули вожжи и возница прищелкнул языком. Повозка дернулась и покатилась.
Похититель с быстротой связал ей руки за спиной и привязал один из концов к стойке повозки, чтобы она не выскочила, как Флориан.
Она пыталась вырваться, пока ее связывали перед бесстрастным взором деда, но затем убедилась, что веревки держат крепко, выпрямилась, насколько это было возможно, и сказала лорду Томасу с отвращением:
— Я презираю вас.
Стаффорд пожал плечами.
— Да как угодно, мне это безразлично. Возможно, чувство взаимно. Глядя на вас, я не могу не увидеть черты де Серизэ в строении вашего лица и особенностях вашего экстравагантного характера.
— Тогда зачем я вам понадобилась?
— Вы сильны и способны рожать. Ваша кровь — и моя тоже, и я могу выбрать для вас мужа.
— У меня уже есть муж, — возразила Манди.
Стаффорд вздохнул.
— Уже нет. Теперь вы — одна и в трауре, и лучше, если вы утешитесь в лоне истинной семьи.
Манди вспомнилась сцена, которую она увидела за миг до похищения. Груда людей, вспышки оружия, крики. Удо ле Буше…
Она задрожала.
— Вы убийца, мерзкий ублюдок, — прошипела она и попыталась освободиться от пут, но они оказались прочными. Солдат у задней стенки повозки искоса наблюдал за ее бесплодными попытками вырваться и поглядывал на дорогу — нет ли погони.
— Болтайте все что угодно, — сказал спокойно Стаффорд. — Меня это не волнует. Надо было сделать это с вашей матерью, когда она бросила мне вызов, тогда не пришлось бы суетиться сейчас. Я виноват в том, что был слишком снисходительным отцом.
— Да вы умом тронулись! — Слезы гнева и боли выступили на глазах Манди. — Вы что, надеетесь, что Уильям Маршалл вам это спустит?
— Закон — это лишь девять десятых, а одна десятая — король. Я уверен, что, если заплачу ему подходящую сумму за нужное решение, он его примет. Что же касается ребенка… он может воспитываться в монастыре. Я — патрон Кранвелльского монастыря, и они приветствуют воспитанников.
Манди начала дико биться и кричать. Наконец Томас наклонился и отвесил ей такую пощечину, что Манди отлетела, насколько позволяла веревка.
— Не вынуждайте меня бить вас, — сказал он. — Женщина с побоями — позор и для нее, и для дома, поскольку это свидетельствует, что она исчерпала терпение мужчины-наставника.
— Ублюдок… — Заплакала Манди снова, но тихо, и отвернулась к деревянной стенке повозки так, чтобы не смотреть на него.
Он довольно хмыкнул и сказал, пристально посмотрев на нее прищуренными глазами:
— Вы научитесь.
И уставился через окошко на сельский пейзаж, раскрывающийся перед ними.
