Он помог выбраться Эрне. Она вдруг обнаружила, что сильно поранила левое колено. Грязный чулок был разорван, обильно текла кровь.
— Нужно найти Изольду, — сказала она и, хромая стала обходить танк.
Парень пошел следом. Он все время с опаской поглядывал на небо: удар «катюш» был скорректирован оттуда, с того самого биплана, мирно стрекотавшего у них над головами. Повсюду лежали убитые. Бурые лужи крови быстро впитывались грунтовой дорогой. В некоторых местах трупы лежали вповалку целыми кучами, и на них сверху все еще продолжали падать травинки. На совершенно безоблачном небе висело высокое, почти уже летнее солнце.
Изольды нигде не было. Эрна долго звала ее по имени, искала среди убитых, но безрезультатно.
— Она могла побежать с остальными в лес, — говорил парень. — Нужно идти дальше, пока не появились русские танки или кавалерия.
Он несколько раз нагибался к убитым в поисках чего-то. Наконец отстегнул в одном месте сразу две солдатские фляги, молча взял из рук Эрны ее сумку, и они пошли в лес.
В одной из фляжек оказалась водка, в другой теплая невкусная вода.
— Пей и снимай чулок, — сказал парень, когда Эрна села, прислонившись к дереву. — Нужно промыть рану. Он сполоснул руки, достал из кармана штанов маленький перевязочный пакет и, хрустнув коричневым пергаментом, вынул бинт. — Есть у тебя марля или чистый платок?
— Лекарства и бинты остались у Изольды. Отвернись.
Эрна сняла ботинки и спустила оба чулка. Затем она сняла косынку и по привычке тряхнула головой. Но ее волосы еще не отросли настолько, чтобы, как прежде, лечь на плечи темными густыми волнами.
— Как хоть тебя зовут? — спросила она ставшего рядом на колени парня.
Он был совсем молод, с коротко стриженными темными волосами. Курносый нос, румянец, как у маленького ребенка, усики, которые еще нечасто требовалось подправлять бритвой,
— Шенк. Шенк Эггелинг. — Он оторвал кусок бинта, полил на него из фляжки и стал осторожно протирать рану под коленом девушки. — Не больно?
— Откуда ты?
— Из 544-й гренадерской.
— Чудак! Откуда ты родом, Шенк? Где твой дом?
Парень опустил руки и посмотрел на Эрну.
— Мой дом… Он остался там, за Вислой. Может быть, его уже нет.
— Куда же ты теперь идешь?
— В Нижней Саксонии у меня живет тетя. В деревне под Ганновером. Не так уж и далеко. Правда, почти три месяца я ничего не знаю о ней. А ты? Тебя ведь зовут Эрна?
— Эрна Элеонора Вангер, приговоренная к пожизненному заключению за измену.
Она тряхнула головой и бесшабашно весело посмотрела на удивленного Шенка.
— Кем приговоренная? — не понял тот. — За измену кому?
— Фюреру, конечно, не Германии же. Ладно, перевязывай скорей, раз взялся.
— Ну что, — сказала Эрна, когда они, немного перекусив и отдохнув, с трудом поднялись, чтобы продолжить путь, — если хочешь, пойдем пока вместе. Вместе веселее. А потом, за Эльбой, мне налево, на юг.
— Тогда давай я понесу и твой мешок тоже.
— Эх, найти бы Изольду, — вздохнула Эрна, помогая надеть на плечи Шенка мешок. — Сколько тебе лет, Шенк?
— Восемнадцать. Почти. А тебе?
— Я старая и много повидавшая на своем веку женщина. Мне двадцать два, и не почти, а с хвостиком.
Они снова шли в окружении людей, правда, на этот раз их было не так много. Инстинктивно беженцы старались не скапливаться на дорогах, растекались по лесам, обходя занятые противником населенные пункты.
Несколько раз они видели издали колонны грузовиков с веселыми солдатами в рыжих гимнастерках. Видели и другие, серые колонны пробирающихся лесами на запад солдат вермахта. К ним они также старались не приближаться, предпочитая переждать под прикрытием кустов, В населенные пункты заходили под вечер, отыскивали дом с приусадебными постройками и просили разрешения заночевать где-нибудь на сеновале. У Эрны оставалось еще несколько пачек сигарет, и она угощала хозяев, вынимая из пачки по четыре-пять штук. Там же они запасались водой, а то и хлебом.
Перестрелки и настоящие бои не были в те дни редкостью. Все перемешалось — ни фронта, ни тыла, ни войны, ни мира. Большие территории оказывались совершенно свободными от русских, прошедших здесь недавно колоннами по шоссе и автобанам, огибая проселки и поля. В некоторых деревнях расквартировывалось лишь небольшое подразделение из десятка человек.
От одного местного жителя Эрна и Шенк узнали, что вчера подписана капитуляция немецких войск в Голландии, Дании и Шлезвиг-Гольштейне. Но главных вестей из Берлина пока не было.
Еще во время первой ночевки Шенк рассказал Эрне, что в начале апреля их часть стояла на Одере. В ночь на шестнадцатое небо обрушилось на берега этого последнего рубежа обороны. Со своей колокольни рядового Шенк мало что видел и понимал. Вернее, не понимал ничего. Адский огонь, приказы держаться, бегство всего их подразделения, когда не осталось ни одного офицера, снова приказы, угрозы и обещание подкреплений. Потом, когда в роте их осталось не больше сорока, они просто потерялись. Прибились к другим и шли вместе с беженцами, пока не были остановлены каким-то генералом и влиты в оборону Берлина.
В незнакомом полуразрушенном городе он совершенно не ориентировался. В конечном счете оказался среди защитников столичного зоопарка, был со своими ближайшими товарищами оттеснен на набережную Катарины к мостам через Ландверканал. К вечеру тридцатого апреля огонь внезапно стих. Шенк с группой солдат и гражданских перебрался по разрушенному мосту через канал в парк, где накапливались силы для прорыва из города. Здесь он долго блуждал в темноте по разбитым аллеям, пока не вышел на большую площадь к колонне Победы, На ее вершине чудом уцелела крылатая статуя. Там, на Хеерштрассе, он наконец сориентировался и, примкнув ко многим другим, пошел в ту сторону, куда указала им путь крылатая богиня.
Потом началось то, что назвать боем было бы неверно: в них стреляли из всего чего только можно, они же бежали, падали и умирали.
— Я спрятался в каком-то дворе, — полушепотом рассказывал Шенк уже засыпающей Эрне, — увидел там брошенный чемодан, из которого торчала одежда, и вытащил первое, что оказалось сверху, — вот этот свитер. Еще днем все говорили о переговорах и предстоящей капитуляции И о том, что пришло время спасаться кто как может. Поэтому я без особых колебаний снял куртку — а ремня и оружия у меня уже не было — и надел этот свитер. В том дворе я просидел весь следующий день. К вечеру нас скопилось там человек тридцать, а ночью мы выбрались на большую улицу и увидели много беженцев. Я решил идти с ними, сам не зная куда Ты спишь?
Они шли вместе уже четыре дня. В сумке у Эрны еще оставались консервы, и голод им не грозил. А поскольку стояла хорошая погода и приближалось лето, то и холода опасаться не приходилось.
