Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 186
озлоблению и сильному социальному давлению в сторону перераспределения. Люди, воспринимающие мир как игру с нулевой суммой, вряд ли будут тратить время на совершенствование некоего инструмента, технологии или процесса, поскольку они внутренне убеждены, что любой возможный прирост производительности будет достигнут за счет кого-то другого (конечно, в краткосрочной перспективе иногда так и случается) и другие станут думать о них плохо. Кроме того, поскольку те, кто воспринимает мир как игру с нулевой суммой, склонны думать, что другие будут завидовать их успеху, они могут скрывать свои улучшения и рост производительности, мешая работе коллективного мозга. Другими словами, начиная видеть мир как игру с положительной суммой, люди становятся более склонными к технологическим улучшениям[713].
Всеобщая склонность видеть мир в понятиях игры с положительной суммой может создать условия для распространения представления о «прогрессе человечества». Историки уже давно утверждают, что эта культурная особенность сыграла свою роль в промышленной и научной революциях, не говоря уже о Просвещении. Вера в прогресс человечества и технологическое развитие, которая часто основывалась на вере религиозной, по-видимому, подстегивала многих новаторов и ученых до промышленной революции. Историк экономики Энтон Хоус, доказавший это на основе анализа данных о почти 1500 британских изобретателях, живших с 1547 по 1851 г., утверждает, что создание изобретений стимулировалось распространением «улучшательного менталитета», который передавался в основном от престижных наставников к тем, кто находился под их опекой. Как и в случае со структурой, которую создал необычный европейский институт подмастерьев, эти растущие сети должны были обеспечивать условия для широкого распространения «улучшательного менталитета» по путям, расчищенным всеобщей психологической склонностью к мышлению на основе игр с положительной суммой. Смысл здесь в том, что понятия прогресса и совершенствования более привлекательны для тех, кто смотрит на мир через призму взаимной выгоды[714].
Улучшение экономических и социальных условий, катализирующее эти медленные психологические сдвиги, должно было позволять все большему числу людей более эффективно адаптировать — в ходе онтогенеза — свое сознание к новым институтам, нормам и ценностям, с которыми они сталкивались. Новые условия включали в себя улучшение питания (больше калорий, белков и т. д) и уменьшение размера семей, что привело к снижению конкуренции между братьями и сестрами и увеличению родительских инвестиций в каждого из детей. Похоже, у людей, как и у других видов, имеется сложившаяся в ходе генетической эволюции система, адаптивно реагирующая на поступающие в начале жизни сигналы, которые в некотором смысле используются для прогноза того, сколько индивид должен вложить в свой физический рост и умственные способности в долгосрочной перспективе. Если его жизнь будет беспросветна, тупа и кратковременна, стимулов инвестировать меньше. В случае человека это значит, что дети, младенцы и даже эмбрионы, похоже, чувствуют окружающую среду (например, «мне всегда голодно и холодно»), а затем в большей или меньшей степени используют механизмы самоконтроля для того, чтобы приобрести ценимые в их окружении качества и навыки. В частности, более высокий уровень достатка побуждает молодых людей больше инвестировать в настройку собственного разума для лучшего соответствия социальным нормам и устремлениям своего сообщества, включая те, которые способствуют подъему по социальной лестнице. Например, у военной аристократии, для которой превыше всего всегда были личная честь и родословная, свидетельства достатка должны были побуждать мальчиков психологически инвестировать в интернализацию представлений о чести своей семьи, усиление верности клану, внимание к союзам соперников и развитие агрессивной реакции на любое оскорбление своего достоинства. Напротив, в городских центрах Европы раннего Нового времени, с их акцентом на школьном образовании и обезличенных рынках, из психологических качеств ценились взгляд на мир как на игру с положительной суммой, высокое доверие незнакомцам, повышенная пунктуальность, аналитическое мышление и отличная грамотность (например, как у гугенотов). В обоих случаях когнитивные изменения, связанные с этими адаптивными реакциями, делали людей «умнее» в том смысле, что они становились лучше адаптированы к созданному культурой миру, в котором им приходилось ориентироваться.
Современные наблюдения подтверждают, что повышение доступности и качества питания во время внутриутробного развития, младенчества и раннего детства способствует развитию ценимых когнитивных способностей и социальных мотиваций. Если до примерно пяти лет человек сталкивается с такими потрясениями, как голод или дефицит еды, они препятствуют развитию самоконтроля, мышления на основе игр с положительной суммой и навыков, связанных с решением абстрактных задач и распознаванием образов. Кроме того, лишения в раннем возрасте могут подавлять интернализацию ценимых социальных норм, например тех, что связаны с обобщенным доверием и сотрудничеством. В современном мире их долгосрочными последствиями становится снижение уровня образования и доходов во взрослом возрасте[715].
Исторически на протяжении многих столетий до промышленной революции производительность сельского хозяйства в досовременной Европе росла как по технологическим, так и по психологическим причинам. Однако после 1500 г. контакты с различными популяциями по всему миру привели к внезапному притоку ценных растительных культур, особенно из Америки. В частности, в Европе появились картофель, кукуруза (маис) и батат, а также такие источники питательных веществ, как томаты, острый перец и арахис. Европейцы включили в собственную структуру питания картофель и кукурузу — основу диет покоренных империй инков и ацтеков соответственно. Анализ показывает, что один только картофель ускорил рост европейских городов между 1700 и 1900 гг. по меньшей мере на 25 %. Важно отметить, что эти новые культуры не только улучшали количество и качество еды в целом, но и помогли победить в Европе голод. Эти перемены в питании и доступности продовольствия должны были ускорить как описанные мною психологические изменения, так и темпы инноваций. Интересно, что в Англии улучшение продовольственного снабжения и здоровья населения произошло как раз в преддверии промышленной революции[716].
Воздействие голода или нехватки питательных веществ на когнитивные и социальные навыки могло смягчаться и введением государственной системы социальной защиты. Если родители не могут собрать урожай или теряют работу, их дети испытывают лишения, которые в зрелом возрасте скажутся на их умственных способностях. После протестантской Реформации европейские правительства начали заменять существующие системы социальной защиты, во многом обеспечиваемые Церковью, собственными светскими системами. В Британии этот процесс стартовал при королеве Елизавете I, когда в 1601 г. английский парламент принял Старый закон о помощи бедноте. Эта ранняя система, просуществовавшая до 1834 г., возлагала обязанность заботиться о бедных на отдельные приходы, давая им право финансировать эту деятельность из местных налогов. Прямую поддержку по «Старому закону» в любой момент времени получали 5–15 % британцев. Такие более широкие и интенсивные системы социальной защиты в среднем повышали когнитивные и социальные навыки населения. Эти психологические эффекты, наряду с большей независимостью от семьи и Церкви, которую дает подобная подстраховка, помогают
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 186
