Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 161
Перед лицом ужасного хаоса, который царит в лагере метафизиков и их противников, нельзя сердиться на богословов за то, что они не хотят доверить свою ценную ношу сомнительной колымаге философского мышления, но хотят стоять на собственных ногах, собственном основании и почве. Если во времена самоубийственного саморазрушения философии в руки сами падали иррациональные откровения и озарения (например, в неоплатонизме), не кажется ли очевидным, что даже те богословы, которые и в религиозной вере оставляли значительное пространство для критического мышления, те же Карл Барт и Эмиль Бруннер, основывали уверенность в своей вере на откровении, предложенном в Священном Писании? Бруннер при этом активно выступает за права библейской критики, однако приходит к утверждениям, которые резко опровергают богословы: «Общие достижения исторической критики предания об Иисусе в основном стремятся к нулю»[896]; «Наш тезис гласит: все конфликты между исторической критикой и верой при более внимательном изучении оказываются видимостью, которая возникла или благодаря несправедливой догматизации традиционных исторических взглядов со стороны Церкви, или из-за вырождения критической науки в скептицизм»[897].
Однако при этом нельзя забывать, что само «внимательное изучение» очень легко может руководствоваться верой, а не беспристрастным научным подходом. Однако по крайней мере Бруннер показывает, что введенное Просвещением в богословие автономное мышление все еще сохраняет свои притязания, в том числе и там, где само Просвещение подвергается резкой критике.
Отдельные представители неопротестантизма враждебно относились к метафизике, как, например, диалектический богослов Альбрехт Ричль, который, по мнению Трёльча, воплощает «смесь библейско-авторитарной и современной историко-религиозно-философской догматики»[898]. Однако при этом доминировала мысль об авторитете. «Он отказался от всех основ критического исследования и всю жизнь отрицательно относился к историко-критической библеистике»[899]. Но об ортодоксии у него нет и речи. Его упрекают в том, что он сильно модернизировал реформаторов, и действительно, у него легко можно найти множество значительных отклонений от Лютера[900]. Не впадая в сухой морализм, он подчеркивает этическую ориентированность христианства[901]. Часть его влиятельнейших учеников склонилась к левому крылу и отстаивала радикальные исторические взгляды: прежде всего Адольф Гарнак – на Новый Завет, Карл Марти – на Ветхий. Историки, считавшие его своим учителем, высоко ценили свободное личное мышление, а догматики скорее склонялись к мягкому, толерантному авторитетному христианству (Кафтан, Кирн, фон Шультесс-Рехберг). После того как Эрнст Трёльч, уйдя от Ричля, оказался в очень напряженных отношениях с церковной традицией, он перестал себя считать учеником Ричля.
Трёльч строит свою догматику, которая в целом совпадает с либеральной, на критическом восприятии Библии, а в историческом развитии – на идеях реформаторов и современном религиозном опыте[902], причем последний определяется уважением к исторической и новой картине мира, отрицанием веры в чудеса, упразднением абсолютной противоположности между христианским и нехристианским миром и понятия Церкви как сверхъестественного авторитетного учреждения, призванного для спасения и таинств. Также Трёльч относит к нецерковным влияниям, принадлежащим к источникам современной веры, замену негативного отношения к грехам и обращению, истолкование всех догматических и этических законов в смысле свободных внутренних убеждений, замену всей эсхатологии, направленной на спасение в вечности, мыслью о внутреннем развитии, призванном преодолеть христианский дуализм и пессимизм, но прежде всего «появляется стремление соединить истинно религиозную христианскую мораль в отношении личности и любви с практическими задачами жизни и с достижениями современной гуманности» (с. 23). Религия и философия остаются принципиально различными. Религиозное переживание затрагивает внутренне волнующее основание жизни высочайшей реальности и живости (с. 58), в то время как философское познание остается постоянно изменчивой гипотезой, основанной на абстрактной стандартизации. Религия может выносить только идеалистическую метафизику. Люди со свободным и открытым мышлением всегда будут стремиться к такому принятию; но в задачу вероучения оно не входит.
Свободный дух Просвещения продолжал оказывать влияние и превратился в эмпирико-исторический. Отголосками затонувшего государства является для нас уже сегодня вера в общее признание гуманности и неизменный прогресс. Развитие Трёльчем кальвинистских идей в его «Soziallehren der christlichen Kirchen und Gruppen» (1912) («Социальные учения христианских Церквей и групп») указывает пути, которыми больше нельзя пренебрегать в вопросах избавления от страха, а также его преодоления и оценки, даже если отдельные люди в первую очередь ищут в религии возможности совладать со страхом.
Новый протестантизм распался на бесконечное множество направлений. В нашу задачу не входит их историческое и психологическое изучение. Многое новое при внимательном изучении ограничивается повторением более ранней попытки совладать со страхом на другом культурном и политическом уровне. Полного восстановления в прежнем виде история не знает, в том числе и в развитии христианских сражений со страхом. Ортодоксия XIX века не могла просто восстановить ортодоксию XVI века. Генгстенберг, чья окрашенная в навязчиво-невротические тона, нетерпимая и нелюбящая строгая вера, очевидно, связана с его «врожденным» унынием, его «духовной подавленностью» и болезненной раздражительностью[903], открыто заявляет, «что доверие христианского студента-теолога к учителю-рационалисту является не обязанностью, а грехом»[904]. Но тот же самый судья еретиков слышал, как один из его бывших почитателей закричал однажды на конференции: «Я знаю от Господа, что Генгстенберг – еретик!»[905]. Государство, которое во времена Генгстенберга, по мнению Юлиуса Мюллера, превратило Церковь в «каменный дом с кафедрой, на которой проповедует верховный полицейский»[906], вскоре прекратило быть хранителем ортодоксии. Конечно, это не означает, что государство больше никогда не будет пытаться превратить служителей Церкви в своих послушных борзописцев и глашатаев.
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 161
