– Послушайте. – Я схватил коллегу за локоть. – Вы когда-нибудь определенно отрицали реальное присутствие Христова тела и крови в таинстве мессы перед кем-нибудь, кто мог на вас донести? – Я говорил тихо, чтобы не подслушал какой-нибудь тюремщик за дверью.
Филип широко развел руки:
– Учитывая то, что случилось этим летом? Конечно, нет.
– А вы, сэр? – обратился я к Эдварду, который по-прежнему лежал, свернувшись, на кровати. – Вы говорили что-нибудь, что могло оказаться опасным? Не хранили запрещенных книг?
Коттерстоук посмотрел на меня и проговорил скучающим тоном, как будто это не имело никакого значения:
– Я не говорил никакой ереси и отдал свои книги в прошлом месяце.
Я снова повернулся к Филипу:
– Значит, мы должны стоять на этом и сказать Совету, что обвинения против нас лживы. Если кто-то попытается использовать обвинения Изабель против меня, мы должны показать, что это абсурд.
Мое сердце упало, когда я вспомнил, как казначей Роуленд избегал назначить мне встречу, чтобы обсудить ее обвинения. Кто-то велел ему так сделать?
Эдвард вытянулся и с величайшей осторожностью, как будто его тело было из свинца, прислонившись к каменной стене, сказал:
– Это наказание Господа. Все было предопределено. С тем, что я совершил, я не могу обрести спасения. Я проклят. Вся моя жизнь была обманом. Я жил в гордыне и невежестве…
Я посмотрел на Коулсвина:
– Что он имеет в виду?
Филип тихо сказал:
– Позавчера я рассказал ему, что мы узнали от слуги Воуэлла. Он думает, что это наказание. Он признался мне, что действительно убил отчима.
– Значит, это правда…
Мой коллега безнадежно кивнул.
Тут мы все подскочили от звука ключа в двери. Тюремщик открыл ее, и я был несказанно рад увидеть вошедшего Барака. Вслед за ним появилась Джозефина с большим свертком. Она выглядела перепуганной. Также вместе с ними пришла жена Филипа Этельреда, с которой мы ужинали в тот роковой вечер, когда нас застала Изабель. Миссис Колсвин тоже была с узелком. Она выглядела ужасно в сползшем набок чепце.
– Десять минут, – сказал тюремщик и захлопнул дверь.
Джек заговорил сердитым тоном, противоречившим выражению его лица:
– Значит, вы опять угодили сюда. Джозефина настояла, что придет лично, чтобы принести вам поесть. Николас хотел тоже прийти, но я не позволил. В его состоянии он, вероятно, устроил бы истерику и расплакался бы, как девочка.
– Если б он услышал это, то бросился бы на тебя с мечом, – заметил я.
Среди всего этого кошмара Барак на секунду рассмешил меня. Я повернулся к Джозефине:
– Спасибо, что пришла, милая.
Девушка с трудом глотнула:
– Я… Я хотела…
– Я тебе благодарен.
– Она настояла, – сказал Барак. – Принесла вам кучу еды.
– А Тамасин знает, что случилось? – снова повернулся я к нему.
– В ее положении? Вы шутите! Слава богу, когда пришла Джозефина, у нее хватило ума попросить ее позвать меня. Тамми думает, что какой-то кризис в конторе. А что, черт возьми, происходит?
– Сам не знаю. Изабель…
Я осекся при звуке сердитого голоса. Этельреда склонилась над Эдвардом Коттерстоуком и злобно ему выговаривала:
– Отвечайте, сэр! Почему вы сказали начальству Тауэра, чтобы к вам ни в коем случае не пускали ваших жену и детей?[42] Ваша жена, добрая женщина, пришла ко мне, она плачет и плачет. Это жестоко…
Эдвард ответил жалобным голосом:
– Ей и детям лучше всего больше никогда меня не видеть. Я – грязная тварь.
Миссис Коулсвин уставилась на него, а потом на своего мужа:
– Он сошел с ума?
Филип горестно посмотрел на своего клиента:
– Оставь его, любовь моя.
Он сел на свою кровать, усадил супругу рядом, и они крепко обнялись.
Я настоятельно обратился к Бараку:
– Послушай, я хочу, чтобы ты пошел в Уайтхолл и сообщил лорду Парру…
Джек раздраженно ответил:
– Я только что оттуда. Взял лодку, как только Джозефина принесла известие. Я знал, что вы захотите этого. Но меня не пустили внутрь. У общего причала хаос, барахло перевозят по реке в Гринвич, чтобы король там встретился с адмиралом, и в Хэмптон-Корт, куда они переедут потом. Мне даже не сказали, где сейчас лорд Парр.
– А королева…
– Я и это попытался. Стража ничего не хочет знать. Отвечают одно: «Королевы здесь нет. Она переезжает в Хэмптон-Корт». – Мой помощник набрал в грудь воздуха. – И я понял, что ваши высокопоставленные друзья вас покинули.
– Нет! – яростно воскликнул я. – Лорд Парр мог, но не королева! Кроме того, это дело может иметь последствия для них. Нет никаких слухов, что что-то случилось с королевой?
– Нет.
– Послушай, я напишу записку, передай ее Мэри Оделл, которая служит королеве, – лихорадочно проговорил я. – Выясни, где она – все еще в Уайтхолле или в Хэмптон-Корте, – и доберись до нее. Скажи страже, что у них будут неприятности с королевой, если записка до нее не дойдет.
Барак, предвидя мою просьбу, принес с собой перо и чернила. Я написал записку, с объяснением, что случилось, и адресовал ее Мэри Оделл.
– Запечатай ее в конторе, – велел я Джеку. – Они любят, когда стоит печать. Но ради Бога, поспеши!
– Постараюсь, – ответил он, но его тон не внушал надежды.
Тюремщик снова открыл дверь и коротко сказал:
– Время истекло.
Барак и Джозефина вышли вместе с Этельредой. Жена Филипа плакала, и моя служанка, хотя и сама вся дрожала, поддерживала ее под руку. Дверь снова захлопнулась.
* * *
Я сидел рядом с Филипом на его кровати и смотрел на его клиента. Меня пугало состояние Эдварда: я не знал, что он может выдать перед Советом. Теперь он сидел, понурив голову. Я шепнул своему коллеге:
– Он сказал вам, что убил отчима?
Коулсвин печально кивнул. Однако Коттерстоук услышал меня и поднял голову по-прежнему с выражением безысходности.
– Да, я убил его, человека, который был ни в чем не виноват, и за это я должен держать ответ перед Богом. Я скрывал правду от себя самого и от мира в течение сорока лет, обвинял во всем Изабель, но теперь тайна раскрыта, и я должен держать ответ вместе с ней. Где-то в глубине души я всегда знал, что мне придется за все ответить.
– А что произошло, мастер Коттерстоук, столько лет назад? – спросил я его.
