— Не так ужасно, как я полагал. Можно попробовать.
— Простите, Николай Петрович, — удивился Полозов – Нам разве…
— Сегодня вы останетесь дома и будете выполнять мои указания, — ласково проговорил Мишима. — Завтра, если я сочту ваше состояние подходящим, мы поговорим о дальнейшем.
И он снова отрывисто заговорил с Гуром по-японски.
Закончив под руководством учителя ставить иглы, Гурьев осторожно похлопал мало чего соображающего моряка по плечу:
— Ну, вот, Константин Иваныч. Первый сеанс. Сорок минут полежите, потом я сниму иглы, и мы откланяемся. Мы с Николаем Ивановичем не чародеи, конечно, но вам потребуется немало сил в ближайшее время. Поэтому сделайте одолжение, не ропщите и не хорохорьтесь, чахотка – штука более чем серьёзная и требует соответствующего отношения. Договорились?
— Да куда уж теперь деваться, — пробормотал Полозов, морщась от странных ощущений в тех местах, где из него торчали длинные иглы с круглыми головками-бусинами, — красными, чёрными и белыми. — И что же? Неужели помогает?
— Обязательно, Константин Иванович. Обязательно.
* * *
В комнате отдела царила несуетливая атмосфера настоящей работы, когда никто не мельтешит понапрасну и где каждый сотрудник отлично знает свой манёвр. Мишима осмотрелся и, судя по всему, остался доволен увиденным. Гур вздохнул немного свободнее.
— Все собрались? Ориентирую, — Городецкий подошёл к огромной карте Москвы, распластавшейся на стене комнаты. — Бердыш с Колумбом. Прокачиваете жмура. Полную картинку я хочу видеть не позднее завтрашнего утра. Сегодня можете в отдел не заглядывать, ничего интересного не предвидится. Богомол. Обход соседей. Старик, я на тебя надеюсь, ты знаешь. Пластун и Лесной. Поработайте по нашим хитрованцам.[126]Есть большая и серьёзная уверенность, что это полная пустышка, но пузыря пускать мы не имеем права, так что, ребята, — мелкой рысью, в общем. Гур и Учитель. Вы свой надел знаете, мы ещё вчера с вами всё обсудили… А где Минёр?
— Будет через два дня, — лаконично ответил Мишима.
— Ладно, — Городецкий кивнул. — Поехали дальше… Драгун и Сотник. Вы оба – в резерве, безотлучно при Бате. Батя отвечает за общие конструкции, я, как всегда, занимаюсь всякой ерундистикой и прикрытием. Документы, оружие? Вопросы есть?
— Нет, — ответил за всех Герасименко и поднялся. — По коням, хлопцы.
Сыщицкая работа показалась Гурьеву странно знакомой. Очень уж многое удивительным образом походило на то, чему он учился долгие годы у Мишимы. Вавилов выслушал его, улыбнулся скуповато:
— А чего ты ожидал, сынок? Сыск – не искусство, не волшебство. Работа как работа. Занудная даже, можно сказать. Это только в книжках хитромудрые умники по кабинетам страшные злодейства дедукцией разгадывают. А у нас всё просто, как в жизни: люди, люди, ещё раз люди. Ничто не происходит в полной пустоте. Всегда кто-то видел, что-то слышал, где-то был… В сто мест сразу сыскарю успевать приходится. Волка ноги кормят – так и мы. Работаем. Такие дела.
— Так просто?
— Не просто, — взгляд Вавилова ощутимо потяжелел. — Уж очень многие нам не верят. Не верят, что мы людей защищаем. Тяжело, морально тяжело, в первую очередь, когда граждане считают власть и нашу, родную рабоче-крестьянскую милицию едва ли не более страшными врагами, чем любые бандиты и супостаты, когда никакой системы учёта людского не существует,[127]когда… Миллион причин всяких, когда да отчего. А работать-то надо. Только делом что-то доказать можно.
Москва. Май 1928
— Ну что, Гур? Что-нибудь уже выяснили? — Ирина смотрела на него, и сердце её стучало тяжело и надсадно. Какой он сделался… чужой, подумала она. Чужой. Взрослый совсем. Решил уже всё. Решил и запечатал. Как же он так может? Что же это такое?!
Гурьев словно очнулся:
— Выяснили. Пока ничего утешительного. Ясно уже, что не бандиты это никакие.
— А… кто?!
— Догадайся, Ириша, — Гурьев нехорошо улыбнулся.
— Я не понимаю.
— И я не понимаю, — он вздохнул. — Ничего не понимаю, признаться. Такие сложности, такой шум. Зачем? Чего ради? Не понимаю.
— Что ты будешь делать?
— Разбираться дальше.
— Я не об этом, Гур. Ты ведь понимаешь, правда?
— Я не знаю, — он угрюмо посмотрел в окно. — Не знаю пока, Ира. Я не стану об этом думать, пока не выясню всё, что можно. Кто и зачем.
— А я?
— Документами на выезд один мой новый знакомый занимается. На следующей неделе ваши паспорта будут готовы.
— Как?!
— Обыкновенно, — Гурьев пожал плечами. — Это для тех, кто с парадного ходит, такие дела месяцами тянутся. А для своих, которые через задний двор шастают, всё очень быстро обтяпывается. Раз-два – и в дамках. Пойдём, надо твоих родителей проинструктировать.
— Подожди. Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Хочу, — кивнул Гурьев после некоторого раздумья. — Увези Константина Ивановича.
— Что?!
— Я хочу, чтобы ты расписалась с Константином Ивановичем и увезла его во Францию. Вы нужны мне – и ты, и он.
— Ты с ума сошёл, Гур. Это…
— Я никогда ни о чём не просил тебя, Ира. А теперь – прошу. Ради маминой памяти. Сделай это.
— Я не могу!
— Почему?
— Не знаю. Это всё… слишком неожиданно!
— Никаких сложностей не предвидится, Ириша, — мягко сказал Гурьев. — Обещаю. Не нужно никуда ходить, ничего говорить, нигде стоять. Все документы принесут домой, сюда, ко мне, с готовыми штампами. Единственное, чего я прошу – это твоего согласия.
— Фиктивный брак, — Ирина улыбнулась дрожащими губами. — Вот уж и предположить не могла, что ты способен на такие авантюры.
Я и сам ещё не знаю, на какие авантюры способен, подумал Гурьев. Но вслух сказал совсем другое:
— Это не авантюра, Ириша. Это просто – ещё одного человека спасти. Ему необходимо лечиться, а здесь это по целому ряду причин невозможно. Я перед ним в долгу. Если ты откажешься, я, разумеется, найду другой вариант. Но мне почему-то представляется, что ты не откажешься.
— Мама сойдёт с ума.
