Он хотел, чтобы она его услышала. Но как это сделать?
Поэтому он просто ждал.
В том месте, где когда-то открывались Морские ворота, появилась волна. Что это, быстрина? Быстро, как тюлень она двигалась в его сторону. За ней тянулся след. Все ближе… он увидел мелькнувшую в воде руку, длинные, густые волосы. Она доплыла до мелководья, в нескольких ярдах от него, и встала.
Вода колебалась возле талии. Лунный свет омывал лицо, грудь и протянутые к нему руки. Белая, словно морская пена, золотые волосы и глаза… помнится, они были цвета летнего неба. Такою он видел ее в последний раз возле Моста Сены, но тогда он испытал ужас от проснувшейся в нем похоти.
Сегодня все было по-другому. Она была прекрасна, а белизна делала ее непорочной. Перед ним стояла прежняя принцесса Иса. Улыбка на ее лице напомнила ему маленькую девочку, для которой он сделал деревянную лошадку. Она была его дочерью, рожденной от Дахилис, и она звала его.
Он услышал ее нежное пение, перекрывавшее шум волн, бившихся о скалы.
В открытом океане лунный свет,
Нас разделяет берег.
О, папа мой, приди ко мне.
И дай в любовь поверить.
Хоть я покинула людей,
По ветру брошена, как брызги пены,
Ты помнишь, как спешила я тогда,
Когда вернулся ты в родные стены?
Летит по скалам песнь твоя И глухо, и печально.
Твой смех всегда излечивал меня,
И не было отчаянья.
Так сиротливо было мне, когда жила я в море,
И там, хоть плакать не могла, познала много горя.
Любимый, приди же ко мне наконец
И песню свою пропой мне, отец.
Христос милосердный! Нет, не может он это произнести.
Она застыла в ожидании. Если он так и будет стоять на берегу, то она уплывет.
Он шагнул вперед. Дно резко понижалось. Несколько футов, и вода его скроет с головой. Соленые брызги летели в рот.
Он физически ощутил ее радость. Она подалась ему навстречу, но с места не двигалась. Руки, протянутые к нему, дрожали.
Он раскрыл объятия, и она в них упала. Он крепко прижимал ее к себе. Она обнимала его за шею, положила голову ему на грудь. Тело его пронзил холод.
— Дахут, — сказал он, — о Дахут.
Она вдруг вывернулась и страшно закричала. Никогда раньше он не видел такого ужаса на ее лице.
Не оглядываясь назад, он понял, что это подошел Корентин и что он начал изгонять бесов.
Дахут нырнула. У нее еще было время бежать.
Грациллоний ринулся за ней. Вцепился в длинные волосы. Она уволокла его под воду. Ослепнув, задохнувшись, он вместе с ней ушел на глубину. Не выпуская волос, другой рукой ему удалось ухватить ее за ногу. Она старалась лягнуть его, но он держал намертво.
Головы их показались над поверхностью воды. Он увидел расширенные от ужаса глаза, открытый рот. Она вонзила в него ногти, и боль напомнила ему: когда-то она просила вытащить ее из моря. «Сегодня, наконец, я делаю это».
Сквозь шум волн слышался звучный голос:
— Изгоняю из тебя беса во имя Иисуса Христа, того, Кто изгонял бесов силой, данной Ему Святой церковью. Изыди, исчадие ада, враг Бога и человечества, устроивший войну на Небесах и с помощью лжи принесший в мир смерть, ты, корень зла, раздора и горя. Изыди. Изыди. Изыди. Аминь. Аминь. Аминь.
Дахут завизжала. Откликнулось многократное эхо. Она стала корчиться и упала.
Грациллоний нащупал под ногой что-то твердое. Это был обломок Иса. Он удержал равновесие и встал. В руках его лежала мертвая молодая женщина.
IV
Занимался рассвет. Серые с белыми гребешками волны плескались между скалами. Вскрикивали проснувшиеся раньше других чайки. Усилился ветер.
Грациллоний с трудом поднялся на ноги. Корентин тоже встал и бросил на него встревоженный взгляд. Епископ разжег небольшой костер. Потом пошел к своей лошади и мулу. Снял с него тюк с сухой одеждой и заставил своего спутника переодеться. Они молчали. Корентин всю ночь молился, а Грациллоний сидел возле того, что он завернул в свой плащ.
— Тебе надо немного поспать, прежде чем мы тронемся в обратный путь.
— Нет необходимости, — ответил Грациллоний.
— А поесть? — Корентин указал на захваченную им еду.
— Нет.
— Что ж, положим тогда наш груз.
— Этого тоже делать не будем.
Корентин поднял брови.
— А как же тогда?
Грациллоний указал на лежавшее возле его ног тело.
— Я должен похоронить Дахут.
— Я думал, мы привезем ее с собой.
Голос Грациллония изменился:
— И что же? Положить ее на круп лошади? Чтобы все насмехались и проклинали ее? Нет. Она отправится домой, к королевам Иса.
— Но люди могут не поверить, если мы ее не покажем, — запротестовал Корентин. — Они могут подумать, что она до сих пор здесь, в этих водах.
— Пусть думают. Моряки, что посмелее, скоро поверят нам. Когда долгое время все будет спокойно, и остальные выйдут в море.
Корентин подумал немного, а потом вздохнул:
— Ну ладно. Хорошо. Они будут помнить о ней и о Исе, как о легенде. Будут рассказывать об этом зимними вечерами у камина.
Грациллоний смотрел на узел.
— Это и все, что останется в памяти.
Корентин заморгал, стараясь удержать непрошеные слезы.
— Сын мой… — голос дрогнул. — Трудно мне, старому и бездетному, понять, как тебе, должно быть, тяжело. Пусть заживут твои раны. А шрамы от них, сын мой, — залог награды на Небесах.
— Моя дочь… — Грациллоний поднял голову и встретился с глазами епископа. — Сейчас, перед смертью, она сказала, что любит меня.
Ответ был безжалостен:
— Еще одна ее ловушка.
— Не знаю, — сказал Грациллоний. — И никогда не узнаю, пока сам не умру. Должен ли был я ее удерживать для тебя?
Корентин кивнул:
— Да. Это был твой долг.
Грациллоний развел руками:
— Если она говорила правду, то отправится ли душа ее в ад? Быть может, Господь проявит к ней милосердие?
— Не нам устанавливать границы Его милосердия, — тихо ответил Корентин. Что еще мог он сказать? Потом он возвысил голос:
— Но ради Него и ради всех не мучай себя этими мыслями.
Грациллоний улыбнулся:
— О, у меня есть, о чем думать. Весной опять будет война.
Он присел, взял тело и понес его через прибрежную полосу к воде. Спасательная лодка находилась на глубине в несколько футов. Он положил в нее свой груз. Оглядевшись, нашел камень нужного размера. Это была капитель колонны с изображением цветка. Он положил камень в лодку и влез в нее сам. Мачта, нок-рея, свернутый парус были аккуратно сложены. Грациллоний вынул весла, оттолкнулся и погреб от берега. Отлив помог ему плыть. Корентин смотрел на него с берега, а потом сел. Годы брали свое.
