Ну… вино там определенно лучше, чем в Индианаполисе.
Я рассмеялась:
Пожалуй, возьму эту строчку на вооружение.
К вашим услугам. Но с одним условием: вы позволите мне пригласить вас на обед.
Должно быть, на моем лице отразилось крайнее удивление, потому что Джим тут же зарделся от смущения и пролепетал:
Конечно, вы вправе отказаться…
Нет, — перебила я его. — Пожалуй, это то, что надо.
Мы договорились встретиться через три дня. Пару раз меня так и подмывало позвонить ему и отменить обед. Потому что меньше всего меня сейчас интересовали такие свидания. У меня не было ни малейшего желания объяснять кому бы то ни было, что произошло со мной за последние полгода. Да и к тому же я была беременна, черт возьми.
Но другой голос нашептывал, что пора заканчивать с жизнью затворницы. В конце концов, это был всего лишь обед. Да и Джим не производил впечатления парня с клыками, спящего в гробу. Хотя я и сторонилась общества, до меня вдруг дошло, что я начинаю скучать по отсутствию компании. Так что я надела приличное платье, подкрасилась и позволила Джиму отвести меня в обеденный зал ресторана «Стоу Хаус». Поначалу он слегка нервничал и был нерешителен — что одновременно умиляло и раздражало, поскольку мне самой приходилось напрягаться, чтобы завязать разговор. Но после второго коктейля он заметно расслабился. К тому времени, как в него была закачана бутылка вина (я ограничилась двумя бокалами), он начал демонстрировать интеллект и незаурядное остроумие… до сих пор таившиеся за консервативным фасадом.
Знаете, что мне больше всего понравилось в Париже? Разумеется, помимо непревзойденной красоты этого города? Возможность бродить до рассвета. Я проводил на ногах большую часть времени, гулял ночи напролет, переходил из одного кафе в другое или же просто отмерял шагами мили. У меня была крохотная комнатка в Пятом округе, прямо возле рю дез Эколь. Пятидесяти долларов в месяц мне хватало на то, чтобы платить за аренду и жить в свое удовольствие. Я мог целыми днями просиживать за книгой в знаменитом кафе «Ле Бальзар», оно находилось прямо за углом от моей хибары. А еще у меня была подружка-библиотекарша по имени Стефани, которая переехала ко мне на последние четыре месяца моего пребывания… и все никак не могла понять, какого черта я собираюсь променять Париж на преподавательскую работу в Брансуике, штат Мэн…
Он сделал паузу, вдруг смутившись.
И это мой последний бокал вина на сегодня, иначе я стану похожим на ходячее издание «Тайны исповеди».
Продолжайте, encore un verre[59], — сказала я, выливая ему в бокал остатки вина из бутылки.
Только если вы присоединитесь ко мне.
Я — экономный вариант для свиданий. Два бокала — мой предел.
И всегда так было?
Я уже собиралась ляпнуть откровенную глупость, вроде: «По предписанию врача мне нельзя выпивать больше двух бокалов вина в день». Но ограничилась скромной отговоркой: «Я быстро пьянею».
В этом нет ничего плохого, — сказал он, поднимая бокал. — Sante[60].
Так почему же вы бросили Стефани и la vie parisienne[61]ради колледжа Боудена?
Не пытайте. Иначе меня опять захлестнет волна антипатии к самому cебе.
Перспектива не из приятных. Но вы так и не ответили на мой вопрос.
Что я могу сказать… кроме того, что я сын ультраконсервативного, сверхосторожного страховщика из Индианаполиса. И если ты вырос в мире страхования, то и мыслишь соответственно. Так что хотя Париж и был моей великой мечтой, но когда поступило предложение о работе в Боудене… это же гарантированный кусок хлеба, не так ли? Социальный пакет, надежность, престиж профессии. В общем, весь этот скучный набор осторожного человека… о чем вы, я уверен, понятия не имеете, и это здорово.
Как раз наоборот. Мой отец занимал высокую должность в страховой компании в Хартфорде. И мой парень занимался пиаром для…
Я осеклась.
О, так у вас есть парень? — спросил он с нарочитой непринужденностью.
Был. Все кончено.
Он попытался скрыть охватившую его радость. Ему это не удалось.
Извините, — произнес он.
Все это случилось примерно в то же время, когда мой брат… Вы знаете историю моего брата?
Его лицо вновь стало серьезным.
Да. Когда в разговоре с моим коллегой я обмолвился о том, что вы посещаете мой курс, он сказал, что читал в новостях о вашем брате…
О его смерти.
Да. О смерти. Мне действительно очень жаль. Наверное, это было…
Да, именно так.
И поэтому вы переехали в Мэн?
Одна из причин.
А ваш бывший парень — это другая причина?
Скажем так, он добавил негатива.
Представляю, какой это был тяжелый год для вас…
Всё, на этом остановимся…
Извините, я… может…?
Нет, вы были очень деликатны. Просто… я действительно не привыкла к таким дозам сочувствия…
Хорошо, — сказал он. — Тогда я буду играть роль жесткого циника.
У вас не получится, вы же из Индианы.
На Манхэттене все такие остроумные?
А в Индианаполисе все такие льстивые?
Уф.
Это не в обиду сказано.
Но и не в качестве лести.
Touche[62]. А вы сообразительны.
Для парня из Индианаполиса.
Могло быть хуже.
Это как же?
Вы могли оказаться родом из Омахи.
Он адресовал мне одну из своих озорных улыбок. И сказал:
Мне нравится ваш стиль.
По правде говоря, мне его стиль тоже понравился. Провожая меня в тот вечер до дома, он спросил, не хочу ли я рискнуть жизнью и конечностями, совершив с ним однодневную поездку на машине в ближайшую субботу.
А что такого опасного в вашей машине? — спросила я.
Водитель.
Его автомобиль оказался двуместным «альфа-ромео» с откидным верхом, ярко-красного цвета. Я опешила, когда в субботу утром он подрулил к моему дому.
Не слишком ли вы молоды для кризиса среднего возраста? — спросила я, проскальзывая на низкое пассажирское сиденье.
Хотите верьте, хотите нет, но это подарок отца.
