Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
Дмитрий почти стыдился, что до сих пор, в отличие от того же Роберта, которому он мучительно завидовал, не сделал сказку былью. Сказка в последний миг, когда казалось, что жар-птица уже в его руках, на какой-то незримой, заколдованной границе вдруг вырывалась и упархивала, а он оставался с протянутыми к ней руками и приспущенными штанами. Это было настолько досадно, что он даже в самые решительные минуты, когда цель казалась совсем близко, перестал их расстегивать, чтобы не сглазить. Не спугнуть. Однако и это ничего не изменило – птицы ускользали прямо из-под рук, буквально между пальцами. Так можно было не то что комплекс, но и какую-нибудь болезнь нажить, еще хуже венерической. А может, он просто неправильно себя вел и надо было действовать намного решительней и жестче? Это он уже позже решил, что «здесь не получится» – всего лишь отговорка, на простачка, а он и оказался таким вот лохом. Короче, остался в дураках. Роберт бы своего точно не упустил – взял бы и спасибо не сказал, свернул бы жар-птице шею, но своего добился.
И воспламененное воображение Дмитрия снова и снова прокручивало с самого начала воспоминание, пытаясь довести его до логического конца.
Лежать становилось все более невыносимо, к тому же отчетливо засосало под ложечкой, и тут он с тоской подумал, что из-за этой дурацкой голодовки, кем-то придуманной, пожрать им в ближайшее время даже не светит. И на кой хрен им эта голодовка? Голод, известно, не тетка, с пустым желудком лежи не лежи, а кайфа особого не належишь… И вообще плевать он хотел на эти еврейские штучки – голодовки, стачки-водокачки… Тоже революционеры нашлись. Если выгонят – то выгонят, а если не выгонят, то и не выгонят.
Дмитрий оделся и вылез из палатки.
Не прошло и четверти часа, как он появился вновь и с набитым ртом промычал:
– Ау, детки, кто хочет пожрать, отзовись! – В руках у него была буханка черного хлеба с отломленным краем. – Лепота, – смачно жевал он, причавкивая и впиваясь зубами в буханку. – В амбаре никого, бери не хочу.
Гриша медленно приподнялся со своего спальника и, сонно тараща близорукие глаза, негодующе спросил:
– Зачем ты это сделал?
– Как это зачем? – почти искренне удивился Билл. – Жрать-то хотца.
– Но ведь ты все портишь, – с отчаяньем в голосе сказал Гриша. – Мы же хотели голодовку, а теперь…
– Да брось ты, – пренебрежительно махнул рукой Билл. – Во-первых, никто ничего не заметит, а во-вторых, ни к чему все это, начальства в лагере нет, и для кого тогда вся эта показуха? Там вообще все настежь. – Тут на лице его изобразилась глубокая задумчивость, как будто некая идея внезапно озарила его. – Там же спирт есть… – вдохновенным шепотом произнес он. – Слышь, Роберт? Там спиртяги можно отлить, пока никого нет…
– А где, собственно, начальство-то? – неохотно пошевелился на своем спальнике Роберт. – Куда подевалось?
– Тебе-то какая разница? Укатили куда-то с утра пораньше, хотя машина на месте… – Пойду-ка еще пошукаю, – он великодушно бросил буханку на спальник и выскользнул наружу.
– Странно, – сказал Роберт. – Похоже, случилось что-то…
Гриша поднялся. Действительно, что-то непредвиденное путало им все карты, а так хорошо все начиналось. Теперь же не поймешь, забастовка у них или что, раз никто не приходит и не зовет на работу. Даже и в палатке не имело смысла оставаться.
Постепенно все выползли наружу. Тут же стоял и подошедший только что Модест Ильич.
Про то, что с Валерой плохо и его увезла «скорая», все уже были в курсе. Теперь приспело и новое известие.
– У Софьи аппендицит прорезался, – радостно сообщил Билл, не обращая внимания на укоризненный взгляд Модеста Ильича. – Жизнь продолжается. – Глазки его весело, хмельно блестели.
Новость действительно была многообещающей. Странно, но Роберт почему-то не испытывал особой радости. То, что совсем недавно еще сулило напряжение, азарт, всякие сюрпризы, теперь, похоже, отменялось. В отсутствие Софьи никто их, понятно, выгонять не будет. Впереди почти целый месяц рутины – тоскливое ковырянье в земле, не исключено, что под руководством того же Артема, слепни и комарье… Помаячивший было город снова отдалился.
Опять надвигалась скука. Три недели, даже больше, вдруг показались ему в эту минуту огромным, просто невыносимым сроком. Бежать, надо было бежать во что бы то ни стало!
В отличие от Роберта Костя Винонен очень обрадовался. Только-только Валера стал доверять ему экспедиционный газик, и вдруг – уезжать. А Валера давал не только посидеть за рулем, покрутить баранку где-нибудь в степи, но и полежать под ним, покопаться под капотом, – автомобиль вызывал у Кости какие-то особые чувства, будто не механизм, а живое существо. Вся его начинка, все эти проводки, шестеренки, клапаны…
Он давно уже изучил устройство, посещал автокружок бегал в гараж к приятелю отчима, который чинил за деньги машины знакомых, смотрел, помогал, но чтоб в полную сласть – такого, увы, не случалось. А тут Валера, которому Костя пару раз помог решить возникшие проблемы с газиком, зауважал и стал дозволять. Так что большую часть свободного времени Костя проводил у машины, смазывал, подкручивал, в общем, благодаря ему газик сиял и лоснился, сыто урча мотором, как ублаготворенный зверь. Теперь же все оставалось по-прежнему, и это было здорово. Костя даже как-то сразу перестал обижаться на Софью, хотя осадок еще оставался.
Сергей Торопцев пребывал в смуте, правда, к последним событиям это не имело отношения. Что-то не клеилось в его отношениях с Алей. Не понимал он загадочной девичьей души. Было ощущение, что Аля к чему-то присматривается, прислушивается, словно хочет понять, чего от него ждать, возможно, каких-то еще забавных выходок вроде хождения по водам. Разговоры больше крутились вокруг московской жизни, что там и как, это Алю очень занимало, зато Сергея не особенно: жизнь как жизнь – школа, спорт, спорт, школа, ну кое-какие развлечения вроде кино или, гораздо реже, театра… Да, конечно, походы на байдарках, закаты, костерок, макароны с тушенкой, песни под гитару… Какая-никакая, а романтика. Они с отцом это любили. Но тут Алин взгляд отдалялся – похоже, не слишком это ее увлекало.
А еще он тосковал по тому волшебному ощущению легкости, которое быстротечно испытал в какой-то миг рядом с ней. Ощущению, которое сулило впереди еще большую свободу, чем та, что осенила его тогда словно Божий дар. Связано ли оно именно с этой девушкой или возникло спонтанно, тут у него ответа не было, как не было и уверенности, что для нее их встречи значат что-то серьезное. Собственно, ему от нее ничего и не надо было, кроме вот этой душевной полноты, возникавшей неведомо откуда, кроме этой легкости и этой свободы, вдруг отворявшихся в нем. Так ему, во всяком случае, казалось.
Сергей сидел, прислонившись к пружинящему пологу палатки, и смотрел в ту сторону, откуда могла бы появиться Аля. Не то чтобы он ждал ее, с чего бы, и тем не менее ее недавнее появление в их лагере, заставившее вздрогнуть прикосновение легких рук к его плечам, все это помнилось так живо, так осязаемо, что просто не могло не иметь продолжения. Честно говоря, его не очень волновали последние события – ни увольнения (странно, что Софья так вдруг разошлась, кстати, ведь могла бы, между прочим, и его отчислить вместе с Костей Виноненом и Робертом), ни забастовка с голодовкой. Детские игры… Однако он готов был участвовать, почему нет, ребят жалко, не так уж они и провинились. А теперь все и вообще сбилось, неизвестно, как повернется. Впрочем, как будет, так будет. Он смотрел туда, в сторону Волги, где стоял ее дом, и ему мерещилась белая фигурка с букетиком голубых васильков – как тогда, в степи.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
