Тем временем поступило радиосообщение из Джелалабада — старший лейтенант Данилов своевременно доставлен в госпиталь, ему сделана операция, гвоздь удален, и жизни замполита подразделения больше ничего не угрожает…
Хантер провожал десантников, растворявшихся в ночи, с замиранием сердца: каждому из них он желал благополучного возвращения. Зато Тайфун выглядел спокойным, серьезным и сосредоточенным. Все радиостанции находились в режиме дежурного приема — ситуация требовала молчания в эфире. «Крайним» с ревом двигателей в клубах пыли, подсвеченных плоскими лучами фар в шорах СМУ[159], исчез в направлении Захирхейля Корн со своими «шайтанами».
Стингер, которого режим радиомолчания не касался, доложил, что в окрестностях развилки все спокойно, кроме «дежурных» спорадических перестрелок в районе условной госграницы. Но Хантеров внутренний «вещун» никак не мог успокоиться: он метался, как загнанный зверь, не находя себе места и не понимая, что, собственно, с ним происходит.
Этот его мандраж в конце концов вывел из себя Ваганова и Тайфуна: капитана обматерили, а как только поступило кодированное сообщение об успешной установке «шайтанами» минного поля, оба старших офицера, не сговариваясь, послали «этого начальника паники»… к Стингеру.
Поблагодарив так, словно его отправили на курорт в разгар сезона, Шекор-туран оседлал БТР и уже через минуту несся в сторону развилки, как на крыльях. На часах была полночь, последний день февраля. Через минуту начинается весна. По пути капитан оценил ситуацию: сил под его началом не так уж много — БТР-60ПБ с двумя штатными пулеметами плюс две «Малютки», пятеро десантников, то есть три автомата АКС-74, два из них с подствольниками, одна СВД, один РПКС[160], один гранатомет РПГ-7Д. Оба «каскадера» — механик-водитель и наводчик-оператор — вооружены автоматами и гранатами, у каждого, кроме того, «стечкин».
Сам он вооружен вполне основательно — автомат (для первых минут боя — спаренные пулеметные магазины), тот же «стечкин», ПМ, в «лифчике» — гранаты, запасные магазины, ракеты, огни с дымами и промедол в шприц-тюбике. Набитый под завязку рюкзак десантника лежит в броне рядом с командирским местом, «медвежатник» на поясе, а в кармане бушлата — фонарик, тот самый, «Три элефанта», когда-то сослуживший добрую службу в туннелях кяриза.
Не густо, но лучше, чем ничего…
Опытный «каскадер», механик-водитель вел старенький БТР медленно, сквозь ПНВ[161]тщательно вглядываясь в разбитую дорогу. Десантники вели наблюдение по сторонам. Теперь им уже не приходилось изображать «союзных балбесов», поэтому сидели на броне, чувствуя себя в своей тарелке.
Места прошлогодних боев миновали без происшествий, и снова Хантера бросило в жар. «Я отомстил за тебя, Оксанка! И за тебя, Кречет! Отомщу и за вас, ребята! — пробормотал он, обращаясь к покойным Джойстику и Чалдону. Потом взглянул вниз, туда, где на полике отделения управления все еще лежала его жуткая находка: кость в кроссовке, и добавил: — И за твою лапу, Лось, они тоже заплатят!»
До поворота на Сапамхейль оставалось не более трех километров, светящиеся стрелки часов показывали половину первого. Неожиданно Хантер приказал механику-водителю остановить машину.
— Значит так, — сказал он, когда подчиненные собрались вокруг. — Я эти места хорошо знаю, поэтому предлагаю действовать следующим образом: «южане» передвигаются пешим порядком по дороге, соблюдая все меры предосторожности. Ты, Ласточкин, — обернулся он к радиотелефонисту, — идешь со мной и поддерживаешь постоянную связь с «броней», которая медленно и тихо, «по приборам», ползет за нами на расстоянии трехсот метров. Если обнаруживаем какую-либо опасность, вы, спецы, — обратился он к «каскадерам», — работаете по моим целеуказаниям. Или подбираете нас, и все вместе уходим. Только таким образом. Фемиди, себ? — спросил он.
— Так точно, себ туран! — с ухмылкой ответил за всех сержант Фролов.
Осторожно ступая и ощетинившись стволами, десантники неторопливо погрузились в плотную тьму, висевшую над дорогой. Постепенно глаза начали различать окружающие предметы, идти стало легче. Позади едва слышалась воркотня двигателя «дредноута», пробиравшегося буквально на ощупь. До «Мальвины» оставалось еще с полкилометра, они вот-вот должны были миновать Царандоевскую «точку». Зная, как афганцы несут караульную службу ночью, Хантер решил схитрить.
— Ласточкин! — тихо окликнул он радиста. — Передай на «броню» — заглушить двигатели и ожидать особого распоряжения! — Он подождал, пока тот передаст сообщение.
Звук двигателя почти сразу стих.
— Фрол! — шепотом скомандовал Александр сержанту. — Забирай всех, кроме Ласточкина, — и отправляйтесь в обход поста Царандоя к «Мальвине». А мы пока осторожно разнюхаем, чем там афганские менты дышат, и догоним вас. Пароль по роте после нуля часов — цифра «7». Вперед! — вполголоса скомандовал капитан и двинулся вслед за радистом, придерживая Ласточкина за металлический горб рации.
На «точке» Царандоя было так тихо, словно там не осталось ни одной живой души. Машины стояли открытыми, ни огонька, ни голоса. Саня, держа автомат наизготовку, беззвучно обогнул одну из машин. Внезапно от руин мазанки метнулась быстрая тень.
— Дреш, шурави! — успел выкрикнуть туран, перед тем как оттуда ударила очередь из ППШ. Сумасшедшая боль в груди мгновенно погасила сознание…
В себя капитан пришел довольно быстро — он лежал навзничь, а по его груди кто-то шарил. Запах давно не мытого тела бил в нос, приводя в чувство не хуже, чем нашатырь. Приоткрыв тяжелые, как свинец, веки, Хантер увидел — рядом с ним на коленях стоял бородатый душман, торопливо обыскивавший его «лифчик». За мазанкой гулко стучали автоматы, но с той стороны, где должен был находиться Стингер, никто не отвечал.
Внезапно ему стало невообразимо, чудовищно страшно — представил, как «духи» живьем волокут в плен. Он даже физически ощутил, как на бритой голове от леденящего ужаса шевелятся несуществующие волосы. Лапы душмана продолжали рыться в его «лифчике», под которым был пришит потайной карман для «макарова», застегнутый на липучку, продублированную медицинской резинкой. Незнакомая застежка не поддавалась, но капитанский автомат был уже у «духа»…
Не раздумывая, он резким движением левой руки выхватил из ножен на поясе сахалинский «медвежатник» и всадил глинок в горло басмача. Отточенная легированная сталь легко прошла сквозь гортань и остановилась, упершись в шейные позвонки. Кровь ручьем хлынула на капитана, но он на ощупь вырвал клинок из раны и продолжал наносить удар за ударом в одну и ту же точку. Опомнился только тогда, когда почувствовал, что голова душмана отделилась от тела, и только кровь, толчками бившая из рассеченных артерий, напоминала о том, что враг еще минуту назад был живым существом.
