— Рано торжествуешь, Рекин, — зло бросила она Лаудсвильскому.
— Мое торжество — это торжество здравого смысла над глупостью.
— Месть за смерть отца ты называешь глупостью, благородный Рекин? — в голосе Сигрид была угроза. — Мне кажется, что в последнее время владетель Лаудсвильский служит кому угодно, но только не нордлэндской короне.
— Я служу своей стране и своему королю. — Губы Лаудсвильского дрогнули от обиды.
Весьма неприятный для Рекина разговор прервался с появлением Оттара и Кеннета. Оттар что-то рассказывал, возбужденно размахивая руками, а младший брат слушал его, разинув рот от восхищения и удивления. Следом за принцами шел сын Беса Ожского Тах, бросая по сторонам настороженные взгляды. К неудовольствию Сигрид, Оттар успел свести детей, и их совместное появление вызвало у придворных кривые улыбки.
— Мама, я еду в Ожский замок, — Кеннет произнес эти слова громко, привлекая всеобщее внимание.
— Нет! — Рагнвальд вмешался неожиданно резко. Кеннет побледнел от обиды и опустил голову.
— Почему же нет, — с вызовом посмотрел на старшего брата Оттар, и его белобрысая голова надменно откинулась назад. — Я обещал взять его с собой.
— Благородный Рекин тоже согласен, — подал было голос Кеннет.
— Я король Нордлэнда! — оборвал брата Рагнвальд. — И только я вправе принимать решения.
Белобрысый Оттар неожиданно плюнул на пол и растер свой плевок порыжевшим от времени сапогом. Жест был достаточно красноречивый. Рагнвальд побагровел от гнева, рука его опустилась на рукоять кинжала.
— В Приграничье рады будут видеть своего будущего короля, — неожиданно мягко произнес Отранский.
Его слова были подобны грому среди ясного неба. Ропот изумления и возмущения пронесся по залу, а затем наступила мертвая тишина.
— Измена, — крикнул прямо в лицо Отранскому ярл Хаарский.
Приграничный владетель потянулся к мечу с явным намерением проучить наглого мальчишку.
— Мы обсудим это позже, — глухо произнес Рагнвальд и, резко развернувшись, вышел из зала, не удостоив никого ни взглядом, ни кивком головы.
Сигрид с трудом перевела дыхание. Почва ушла из-под ног, и перед ней неожиданно разверзлась бездонная пропасть. Междоусобица, о которой столь много говорил Рекин и в которую она никак не хотела верить, вдруг стала страшной явью и готова была втянуть в кровавые жернова ее сыновей. Рагнвальд против Кеннета, Оттар против Рагнвальда, а вокруг сотни жадных рук, готовых ради собственной выгоды в клочья разорвать их молодые тела. Она ощутила собственное бессилие, свою неспособность предотвратить или отодвинуть назревающую бурю. И ей стало страшно, страшно, как никогда прежде.
Единственным человеком, которого все произошедшее в зале скорее позабавило, чем огорчило, был принц Оттар.
— Я думаю, что мы все-таки поедем в Ожский замок, — произнес он громко и весело подмигнул расплывшемуся в улыбке Кеннету.
На этом большой прием в тронном зале был окончен, а Сигрид еще предстоял нелегкий разговор с владетелями, столь недвусмысленно ставшими в оппозицию к королю Рагнвальду. И такой разговор состоялся во дворце Рекина Лаудсвильского, куда Сигрид пригласили на исходе дня. Кроме самого Рекина в его кабинете находились Гаук Отранский и Свен Холстейн. Именно последний и начал разговор, поведав королеве о событиях последних недель в Вестлэнде. Закончился рассказ тем, что Сигрид поднялась с кресла и в волнении заходила по комнате:
— Ты напугал меня, благородный Свен.
— Боюсь, что напугаю тебя еще больше, государыня, — мрачно изрек Лаудсвильский. — Прискакал гонец от владетеля Свангера с горестными вестями: король Скат убит, его замки разграблены, а королем Вестлэнда провозглашен Оле Олегун.
Сигрид отшатнулась:
— Рагнвальд знает об этом?
— Король не пожелал меня видеть, — криво усмехнулся Лаудсвильский.
— У Ската не было сыновей, — заметил Отранский, — его корона должна отойти к дочери, а значит к королю Рагнвальду и его сыну Бьерну. Олегун самозванец, и его следует наказать. Владетели Приграничья готовы помочь королю Нордлэнда в его борьбе с узурпатором, только... — Отранский замешкался и вопросительно посмотрел на Сигрид.
— Я приеду в Приграничье и привезу Кеннета.
Отранский вздохнул с облегчением, но Рекин Лаудсвильский облегчения не почувствовал. В Вестлэнде заваривалась крутая каша, и расхлебать ее будет непросто.
Глава 10НОЧЬ
Она боялась этой встречи, теперь уже можно в этом признаться хотя бы самой себе. Боится и сейчас, хотя Бес Ожский принял благородную Сигрид Брандомскую весьма любезно. Но его большие темные глаза, в которые она изредка отваживалась заглянуть, оставались неизменно холодными и бесстрастными.
— Я верну свой замок, — сказал он ей когда-то.
И вернул. Но какой ценой, боже мой! Как круто повернулась жизнь, если Сигрид Брандомская вынуждена просить помощи у убийцы мужа и отца. Не ради себя, конечно, а ради блага своих детей, и это хоть как-то оправдывает ее в собственных глазах. Этот человек отнял у нее все — любовь, надежду, будущее, а взамен подарил страх, который уже не избыть с годами. Сигрид заворочалась в постели, почти с ужасом разглядывая потемневшие стены.
Та же самая спальня. Здесь она прятала его от отца и Гарольда. Но была в их жизни и другая ночь, о которой ей вспоминать страшно. Он мог бы поместить ее в другую комнату, но не захотел. Ему мало того, что она приехала в отобранный у нее замок, ему захотелось унизить ее еще раз.
Он спросил ее о той женщине. А она не в силах была произнести ни слова. Жена Беса Ожского умерла, не вынеся истязаний чужого сына. А Сигрид всего лишь съежилась от ужаса перед тем, что могло случиться. Бог не допустил. Сигрид не забудет урока — нельзя мстить слепо, не помня себя от ненависти, иначе в ослеплении вместе с чужими можно убить и своих. Так, значит, простить? Простить убийцу Гарольда и отца?
А если бы Беса убили двадцать лет тому назад, во дворе этого замка, как сложилась бы жизнь Сигрид Брандомской — неужели счастливо? Этот человек гнил бы в земле, а Гарольд был бы с нею. И Оттар был бы другим, она бы сумела воспитать его послушным и любящим мальчиком. А Кеннет? Кеннета не было бы. Гарольд, убив Беса, убил бы и ее младшего сына.
Ей вдруг стало плохо. Сигрид вскочила и зажала рот рукой, чтобы не закричать. Ей было страшно, и этот страх нельзя было разделить ни с кем. Его нужно было пережить, пересидеть, сжавшись в комок, отгородившись от всего остального мира хотя бы на одну ночь. Она и страх. Страх за Рагнвальда, за Оттара, за Кеннета. Они выросли, они будут рваться к власти и одерживать победы. У Сигрид побед не будет. Любая война заканчивается поражением женщин, потому что война — это кровь, это смерть тех, кого рожали в муках и растили для счастья. Пусть этот человек сохранит ее сыновей, и она простит ему все. Или это он должен ее простить? Но кто-то должен остановить смерть и уничтожить страх.
