На перроне в Коростене к нему подошел штурмбаннфюрер с нашивками дивизии «Мертвая голова». Гюнтер потянулся за документами, решив, что комендатура проверяет приезжающих, но эсэсовец вежливо пригласил его в здание вокзала.
— Нам нужно несколько старших офицеров для важного дела, герр оберст, — сказал штурмбаннфюрер.
— Вечером я должен вылететь в Берлин, — предупредил фон Бутов.
— Вы освободитесь еще до обеда, — заверил его штурмбаннфюрер и грустно добавил: — Если после этого зрелища вы будете в состоянии обедать.
В привокзальном буфете сидели шесть старших офицеров Вермахта и Люфтваффе, среди которых Гюнтер увидел знакомое лицо. Клаус фон Штауффенберг, потерявший глаз и кисть правой руки при штурме Каира, служил в каком-то тыловом берлинском ведомстве. Он тоже узнал фон Бутова, и следующие полчаса два полковника провели за бутылкой шнапса. Бутов посетовал, что его полк понес потери, отражая недавнее русское наступление, и теперь в обоих батальонах не хватает машин, а впереди наступление на Минск. Как выяснилось, Штауффенберг был начальником штаба Резервной армии, поэтому хорошо знал, как распределяются подкрепления в связи с предстоящей операцией «Цитадель».
— Для твоего полка готовится эшелон с «королевскими тиграми», — сообщил Клаус. — Но с пехотой хуже.
Он пояснил, после ростовской катастрофы Вермахт потерял свыше миллиона солдат, а пополнение, включая возвращавшихся из госпиталей, составило меньше восьмисот тысяч. Теперь же новая катастрофа на юге вынудила командование закрывать брешь на Балканах за счет соединений, предназначавшихся для «Цитадели». На румынское направление брошены даже корпус из группы армий «Север», дивизия ирландских стрелков, обе испанские дивизии, английская дивизия. Кроме того, два армейских корпуса пришлось спешно переправить в Африку, чтобы создать оборону в Египте и выбить французов из Туниса до подхода американцев. Теперь у Манштейна и фон Клюге практически нет резервов, а русские ждут удара и создали эшелонированную оборону.
— А что в Египте? — не понял Бутов.
— Ты не знаешь… Вчера противник форсировал Суэцкий канал. Армия «Азия» уничтожена. Роммель сидит в Каире с двумя батальонами и ждет подкреплений…
Их прервал все тот же штурмбаннфюрер, позвавший офицеров в автобус. Все послушно прошли в машину, хотя никто, включая фон Штауффенберга, понятия не имел, чего от них хотят. Полуторачасовая поездка по грунтовой дороге, размокшей после ночного ливня, не доставила удовольствия. Места были знакомые — прошлой весной и осенью полк фон Бутова стоял поблизости, на танкодроме в Лугинах. Ездить здесь можно было только на танках.
Гюнтер даже не удивился, когда их автобус остановился возле высоты, с которой он в апреле руководил учениями полка. Ступив сапогами в грязь, оберст поморщился. Из другого автобуса шумно высаживались штатские с фотоаппаратами и кинокамерами — Бутов узнал английского и шведского журналистов, приезжавших на фронт прошлым летом, когда Вермахт захватил Полтаву.
Эсэсовцы подвели всех приглашенных к длинному рву, заполненному жидкой грязью и полуразложившимися трупами в польских мундирах. Кого-то из штатских стошнило, послышались возгласы на немецком итальянском, испанском, английском, японском, французском, венгерском и разных скандинавских языках. Кажется, сюда привезли прессу всех союзников и всей подвластной Рейху части Европы.
Бригадефюрер СС объяснил, что во время фортификационных работ обнаружено массовое захоронение — очевидно, русские варвары убили здесь несколько сот или даже тысяч польских военнопленных. Он призвал офицеров и журналистов быть свидетелями этого кошмарного преступления большевиков. Отныне, говорил бригадефюрер, Лугины станут синонимом безжалостного истребления беззащитных людей и вопиющего нарушения законов ведения войны. В завершение он напомнил, что Германия ведет святую войну против большевизма, защищая Европу и весь цивилизованный мир от нашествия орды еврейско-большевистских убийц.
Офицеры возмущенно кивали головами — особенно авиаторы, которые не получали «директиву о комиссарах». Журналисты снимали могильник с разных ракурсов и торопливо записывали что-то в блокноты.
На обратном пути фон Бутов угрюмо помалкивал и не участвовал в общем поношении жестокости «красных» убийц. Обедать действительно не было настроения, поэтому в буфете аэродрома они с Клаусом просто напились.
— Плохо выглядишь, — сочувственно заметил фон Штауффенберг. — На тебя так подействовало это зрелище? Брось, Гюнтер, на поле боя мы видели вещи похуже.
Посмотрев на него исподлобья, танкист отрицательно покачал головой. Он сильно накачался алкоголем, собеседника считал порядочным немецким офицером старой школы, а чужих поблизости не было. Опустив глаза, фон Бутов произнес совсем тихо:
— Этот ров выкопали наши саперы. Прошлой весной. Для тренировки по преодолению противотанковых рвов.
Изумленно моргнув, фон Штауффенберг прошептал:
— Ты хочешь сказать…
— Не знаю. Но в апреле там не было никаких трупов. Значит, этих поляков убили эсэсовцы. Убили, бросили в наш ров и закопали.
Клаус сдавил виски руками — вернее, рукой и протезом. Затем перегнулся через стол и еле слышно сказал:
— Надо кончать войну любой ценой. Иначе Германия погибнет.
Отвечать ему фон Бутов не стал. Клаус — не маленький ребенок и должен понимать, что закончить войну невозможно.
На аэродроме в Растенбурге выяснилось, что Гитлер еще не вернулся из родного Линца. Гюнтера отвезли в бункер, окруженный караулами и колючей проволокой, где танкист-оберст проспал часа три. Потом его разбудили, привели в порядок и отвезли в другой сектор бункерного городка. К удивлению фон Бутова, охрану здесь несли вовсе не Ваффен СС, а солдаты Вермахта из дивизии «Гроссдойчланд».
В бункере Гитлер вручил ему коробку с мечами к Рыцарскому кресту Железного креста и громко поведал десятку генералов о подвигах оберста фон Бутова, сумевшего остановить русскую танковую армию под Винницей. Гюнтер скромно промолчал, что у русских после десятидневных боев оставалось около двухсот средних и легких танков против сотни «тигров». Опытные танкисты понимали, что при таком соотношении главное — не подпускать противника в ближний бой. Что и было сделано.
Затем Гитлер вдруг начал рассказывать о своем путешествии в Линц, где прошло его детство и где он намерен открыть после войны музей фюрера. Основой коллекции должно было стать личное собрание Гитлера. По словам фюрера, он собирал по всей Европе работы известных старых мастеров.
— В моем музее не будет никаких импрессионистов и авангардистов, никакого модерна и абстракционизма! — с воодушевлением провозгласил он, затем снова обратился к оберсту фон Бутову: — Что наш герой фронтовик скажет о новых танках?
Вряд ли стоило говорить, что «королевский тигр» это перекормленная «пантера», рожденная в спешке, а потому страдающая всеми чертами недоношенного выкидыша. В каждой машине имелись многочисленные недоделки, танки часто выходили из строя. Осторожно подбирая слова, Гюнтер похвалил усиленное бронирование и очень мощную пушку, после чего высказал пожелание сделать механическую часть более надежной.
