Книга Плексус - Генри Миллер

Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167

Сама всегда с набитым брюхом, миссис Хенникер чувствовала, что нас постоянно мучает голод. Она часто повторяла свое приглашение пообедать, «когда станет голодно». Никогда не говорила: «Не желаете ли отобедать со мной, специально для вас я приготовила замечательного тушеного кролика». Нет, она получала извращенное удовольствие, стараясь заставить нас признаться, что мы умираем с голоду. Мы, конечно, никогда не признавались. Прежде всего потому, что признание означало бы, что придется писать такие рассказы, какие по вкусу миссис Хенникер. Кроме того, даже наемный писака должен сохранять лицо.

Каким-то образом нам удавалось перехватить денег, чтобы вовремя заплатить за комнату. Иногда на выручку приходил доктор Кронский, иногда Керли. Это была борьба за выживание. Когда становилось совсем плохо, мы отправлялись к моим родителям ГП добрый час пешком; и сидели там, покуда не наедались досыта. Часто Мона тут же после обеда засыпала на кушетке. Я из последних сил поддерживал беседу, моля Бога, чтобы Мона проспала не дольше, чем позволяют приличия.

Эти послеобеденные беседы были сущей мукой. Я отчаянно старался избегать разговоров о своей работе. Однако неизбежно наступал момент, когда отец или мать спрашивали: «Ну, как пишется? Продал что-нибудь с тех пор, как мы виделись последний раз?» И я стыдливо лгал: «Конечно, недавно продал еще два рассказа. Все идет отлично, правда». В их глазах вспыхивали радость и изумление, и они в один голос спрашивали: «Какому журналу ты их продал?» Я называл какой-нибудь наугад. «Мы поищем, Генри. Как думаешь, когда их надпечатают?» (Через девять месяцев они напоминали, что все еще ищут те рассказы, которые я якобы продал тому или иному журналу.)

Ближе к концу вечера мать, словно собираясь сказать: «Пора спуститься на землю!» - спрашивала, посерьезнев, не думаю ли я, что разумнее бросить писательство и поискать работу. «У тебя было такое замечательное место в… Как ты только мог уйти оттуда? Нужны годы, чтобы стать хорошим писателем, а ведь может еще ничего не получиться». И так далее и тому подобное. Это было невыносимо. Родитель, напротив, всегда делал вид, что верит в мою способность блестяще справиться со всеми трудностями. «Дай только время, и все образуется!» - говорил он ей. На что мать возражала: «А на что они будут жить сейчас?» Тут вступал я: «Не беспокойся, мама, я умею зарабатывать. Ты же знаешь, у меня есть голова на плечах. Ведь не думаешь ты, что мы собираемся голодать, правда?» И все равно мать считала, и повторяла это снова и снова, словно разговаривая сама с собой, что все-таки разумнее было бы устроиться на работу, а сочинять в свободное время. «Ну, глядя на них, ведь не скажешь, что они голодают?» Это был отцовский способ сказать мне, что, если мы действительно голодаем, все, что мне только нужно сделать, - это зайти к нему в ателье, и он поможет, чем может. Мы оба это понимали. Я молча благодарил его, а он молча принимал благодарность. Разумеется, я никогда не заходил к нему. Во всяком случае, чтобы просить денег. Время от времени я неожиданно заявлялся к нему, просто чтобы поднять ему настроение. Даже когда он понимал, что я привираю - а я плел что-то совершенно невероятное, - он не подавал виду. «Потрясающе! Уверен, дела у тебя пойдут еще лучше». Иногда, уходя от него, я не мог сдержать слез. Так хотелось поддержать его. Он сидел в задней комнате своего ателье законченный неудачник, чье дело полетело ко всем чертям, но который все равно не унывал, все равно был полон оптимизма. Вероятно, последний заказчик появлялся у него несколько месяцев назад, и все равно он оставался хозяином ателье, «боссом». Какая ирония! «Да, - говорил я себе, шагая по улице, - с первого же гонорара принесу ему несколько зеленых». После чего сам преисполнялся оптимизма, лелея безумную надежду, что какой-нибудь редактор проникнется ко мне симпатией и подпишет чек авансом на пятьсот или тысячу долларов. К тому времени как я добирался до дому, я был готов довольствоваться пятеркой. По правде говоря, я бы согласился на что угодно: лишний обед, марки для конверта, даже на шнурки для ботинок.

«Сегодня была почта?» - с этим неизменным вопросом я входил в дом. Если меня ждал пухлый пакет, я знал, что это из путешествия по редакциям вернулась моя рукопись. Тонкий конверт - значит, записка с отказом и просьбой оплатить почтовые расходы, если хочу получить рукопись

обратно. Или же это были счета. Или письмо от адвоката, отправленное по какому-то из старых адресов и сверхъестественным образом нашедшее меня.

Задолженность по алиментам росла. Я никогда не смогу выплатить их, никогда. Больше, чем всегда, мне было ясно, что я закончу свои дни в тюрьме на Реймонд-стрит.

«Что-нибудь да подвернется, вот увидишь».

Если что-то и подворачивалось, то лишь благодаря ее изобретательности. Это Мона вышла на редактора «Непристойных историй» и получила заказ написать для них полдюжины рассказов. Чистая правда. С большим скрипом и прилагая героические усилия, я написал парочку под ее именем; потом мне пришла в голову блестящая мысль просмотреть их же старые подшивки, взять оттуда рассказы и, изменив имена героев, начало и конец, тронув кое-где текст, им и отослать. Уловка не только сработала - в редакции приняли эти подделки на ура. Что было естественно, раз уж они однажды пробовали это блюдо и оно пришлось им по вкусу. Но скоро мне надоело заниматься подобной стряпней. Чистая потеря времени. В один прекрасный день я не выдержал. «Скажи им, пусть катятся ко всем чертям». Она сделала, как я велел. Результат получился совершенно неожиданный. Из «нашего редактора» его милость превратился в лучшего друга. Мы получили впятеро больше денег, чем за проклятые рассказы. Что получил он, не знаю. Если верить Моне, все, что он от нее требовал, - это на полчаса появляться на публике, обычно в кафе-кондитерской. Не-вероятно! Еще невероятнее было другое: однажды он признался, что он девственник. (В сорок девять-то лет!) О чем он умолчал, так это о том, что к тому же еще извращенец. Подписывались на этот гнусный журнальчик, как мы узнали, порядочное число извращенцев министры, раввины, врачи, юристы, преподаватели, реформаторы, конгрессмены и прочий подобный народ, о ком никогда не подумаешь, что они интересуются такой макулатурой. Несомненно, крестоносцы порока лучше своих читателей знали, что делают.

В ответ на эти бездарные поделки я написал рассказ об убийце. Я написал от лица человека, близко знавшего его, но на самом деле все факты мне рассказал малыш Керли, который провел ночь в Центральном парке с Мясником, или как там его звали. Когда Керли поведал мне эту историю, мне приснился один из тех кошмаров, где за тобой кто-то долго и упорно гонится и от смерти спасает только пробуждение.

В этом Мяснике меня заинтересовало то, с каким тщанием он готовил свои вооруженные ограбления. Чтобы точно все спланировать, требовалось иметь способности математика и йога.

И вот он стоит в Центральном парке, когда его ищет вся страна, и, как последний дурак, рассказывает свою историю мальцу вроде Керли. Даже раскрывает некоторые сенсационные подробности дела, которое тогда замышлял.

Он равно мог поджидать жертву на углу Таймс-сквер и рыскать среди ночи в Центральном парке.

Пятьдесят тысяч долларов было обещано тому, кто доставит его живым или мертвым.

Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167