— Боже праведный… Боже милосердный. Помоги мне в моих страданиях. Помоги избавиться от мучений, не покидающих меня ни днем, ни ночью. Страдаю о матери, мной отвергнутой. Болею о сестре, мной презренной. Помоги встретить их, покаяться, упасть на колени и попросить прощения… Боже, помоги мне. Сожалею о содеянном, надеюсь на спасение. Господи, помоги мне…
Анастасия перекрестилась и тихонько удалилась от спальни артистки.
Жара накрыла Ялту с самого утра.
Сезон был в разгаре, и на ялтинском почтамте народу было предостаточно. Михелина сидела за столиком, на специальном бланке старательно выводила текст телеграммы. Сонька стояла рядом, обмахиваясь веером и наблюдая за находящимся в помещении народом.
Неожиданно заметила в толпе того самого господина, у которого они недавно тиснули бумажник, быстро отвернулась, прикрылась веером. Господин прошелся до стеклянной стойки, заглянул за нее, окинул взглядом зал и направился к выходу.
Михелина выводила: «САНКТ ПЕТЕРБУРГ НАБЕРЕЖНАЯ ФОНТАНКИ ДОМ КНЯЖНЫ БРЯНСКОЙ ТЧК ЯЛТА ПРИНЯЛА НАС КАК РОДНЫХ ТЧК МАМЕНЬКА СЧАСТЛИВА ТЧК ОЧЕНЬ НЕ ХВАТАЕТ ВАС ЖДЕМ ТЧК АННА».
Отложила ручку, промокнула чернила, дала матери почитать. Та пробежала глазами написанное, согласно кивнула, негромко сообщила:
— Здесь ошивается мой жених.
— Который? — не сразу поняла Михелина.
— У которого ты тиснула лопатник. Будь повнимательней.
— Видать, на охоту вышел, — засмеялась дочка и направилась к стойке для подачи телеграмм.
Сонька с дурным предчувствием снова окинула взглядом зал, прошлась почти до самой двери, даже выглянула на улицу, но нигде ничего настораживающего не заметила.
К ней подбежала радостная Михелина, чмокнула в щеку, заявила:
— Вот увидишь, недели не пройдет, как он будет здесь!
— Дай бы Бог…
Они спустились по ступенькам почтамта, пересекли площадь, вышли на набережную. Воровка снова огляделась.
— Ты чего, мам? — не поняла дочка.
— Тревожно что-то, — ответила мать. — Как бы чего не случилось.
— Пошли быстрее отсюда.
Сонька взяла дочку за руку, желая направиться в один из узких переулков, и в это время им навстречу вышел их знакомый «жених», а сбоку тут же нарисовался сосед по балкону.
Воровка с дочкой отчаянно ринулись назад, однако здесь дорогу им пересекли еще два господина в штатском, крепко схватили воровок под руки.
«Жених» и сосед по балкону подошли к ним, оба почти одновременно достали из карманов номерные жетоны, поднесли их к лицам воровок.
— Вот я и делаю вам предложение, мадам Сонька, — сказал с улыбочкой «жених». — Прошу вас и вашу очаровательную дочку в ялтинское отделение уголовного сыска для последующего этапирования в Санкт-Петербург…
Анастасия неслась по дому — из комнаты в комнату — с такой скоростью, что едва не сбила с ног дворецкого, боком зацепила Катеньку с чайным подносом и влетела в комнату Таббы.
— Сударыня! — закричала она, размахивая телеграммой. — Ваши маменька и сестра нашлись! Они в Ялте! Ждут нас!
Прима, изящно одетая, ухоженная, но все еще с травмированной рукой, взяла телеграмму, прочитала вслух:
— «Ялта приняла нас как родных. Маменька счастлива. Очень не хватает вас, ждем. Анна». — Подняв глаза на возбужденную княжну, спросила: — Анна — это Михелина?
— Конечно!.. Я же вам рассказывала! — Девочка присела рядом с ней. — Едем?
Табба благодарно взяла руку княжны, поднесла к губам.
— Когда?
— Да хоть завтра, послезавтра!.. Чем быстрее, тем лучше.
— Надо успеть собрать вещи.
— Какие вещи?.. Там ведь море, тепло! Все самое легкое и самое красивое! — Княжна выхватила из рук артистки телеграмму, бросилась в большой зал. — Позвоню князю Андрею!
— Катенька! — Табба заспешила к себе. — Ступай сюда, будем собираться в Ялту!
Анастасия набрала телефон, услышала голос князя.
— Кузен! Ты сейчас умрешь!.. Только слушай и не перебивай! А лучше всего сядь, чтоб не упасть! — Выдержала паузу и в разбивку произнесла: — Объявилась твоя Миха!.. Не веришь? Клянусь, не вру!.. Вот телеграмма от нее! В руке!.. Она с маменькой… ну, с Сонькой… в Ялте! Ждут нас!.. Ты рад? Нет, ты не сошел с ума от счастья? Сошел?!. Я тоже!.. Как, когда едем?.. Когда скажешь! Хорошо, завтра! Заказывай билеты!
Горная дорога из Ялты в Симферополь опасна и красива. Опасна крутыми поворотами, красива — невероятными пейзажами и нависшими скалами. Сквозь лес иногда проскальзывает синее до неправдоподобия море, затем вдруг дорога летит вниз и все исчезает в пыльных и глухих ущельях.
Из Ялты в сопровождении трех конных жандармов несся тюремный тарантас. От копыт и колес вздымалась горная галька, встречные повозки торопливо уступали дорогу едущим, и ездоки потом долго смотрели вслед арестантскому экипажу.
Руки Соньки и Михелины были схвачены наручниками, по бокам от них сидели хмурые жандармы, кучер лупил лошадей безжалостно и с нехорошим удовольствием.
Воровок от тряской и быстрой езды укачивало, они безразлично и устало смотрели на ускользающую под тарантасом дорогу, лишь изредка переглядываясь и чему-то печально усмехаясь.
Впереди показался кортеж из трех дорогих белого цвета карет.
Несся он навстречу так весело, быстро и бесшабашно, что даже конные жандармы и арестантский тарантас слегка осадили бег, будучи вынужденными посторониться.
Сонька и Михелина с безразличным видом подняли головы, чтобы поглядеть на летящие навстречу праздничные кареты, мать с сочувствием перевела взгляд на дочку, и вдруг, когда кортеж уже почти промелькнул мимо, воровки узнали едущих.
По горной дороге в Ялту мчались те, кого они не дождались. Княжна Анастасия, князь Андрей, Табба…
Михелина рванулась вперед, закричала, с силой оттолкнула жандарма, едва не вывалилась из тарантаса, но ее успели перехватить, вернули на место, и в следующий миг воровку с двух сторон снова держали крепкие мужицкие руки.
Белые кареты уносились к морю легко и изящно.
В противоположную от них сторону грохотал по тряской дороге арестантский тарантас.
Сахалин. 1906 год
Пан Тобольский прибыл на Сахалин поздней осенью.
Было воскресенье, поэтому работы в этот день не проводились.
Поляк неподвижно сидел на каменистом берегу моря, смотрел на бескрайний свинцовый простор, и понять по его состоянию, о чем он думал, было невозможно.
Услышал сзади чьи-то шаги, оглянулся.
Это был Михель. Следом за ним стаей семенили бродячие собаки.
Пан Тобольский улыбнулся божевольному, жестом пригласил:
