— Смотрите, я пошлю ему пулю вот сюда.
— А вы?
— Меня он даже не заденет!
— Но подождите хотя бы исхода этой дуэли, прежде чем отправлять письмо.
— В этом нет необходимости.
Он позвонил. Появился слуга.
— Жозеф, — сказал он, — отнесите это письмо на почту.
— Так вы опять видели вашего брата?
— Да, — ответил он.
Странным было то, что в этих двух дуэлях, которые следовали одна за другой, один из противников приговорен заранее. Тем временем пришел барон Жиордано. Было восемь часов. И мы отправились в путь.
Люсьен очень торопился доехать и так подгонял кучера, что мы прибыли на место за десять минут до назначенного часа.
Наши противники приехали ровно в девять. Все трое были верхом, и их сопровождал слуга, также верхом на лошади.
Де Шато-Рено держал руку в кармане, и я сперва даже подумал, что она у него на перевязи.
В двадцати шагах от нас все спешились, отдав поводья слугам.
Де Шато-Рено остался позади и бросил взгляд в сторону Люсьена. Даже на таком расстоянии я заметил, как он побледнел. Он отвернулся и стал развлекаться тем, что плетью, которую держал в левой руке, принялся срезать небольшие цветы, торчащие из травы.
— Мы готовы, господа, — сказали нам господа де Шатогранд и де Буасси. — Но вам известны условия: эта дуэль последняя и каким бы ни был исход, господин де Шато-Рено ни перед кем больше не будет отвечать за двойной результат.
— Хорошо, договорились, — ответили Жиордано и я.
Люсьен поклонился в знак согласия.
— Оружие у вас, господа? — спросил виконт де Шатогранд.
— Да.
— Оно не знакомо господину де Франчи?
— Больше, чем господину де Шато-Рено, который пользовался им уже один раз, а господин де Франчи его даже еще и не видел.
— Хорошо, господа. Идемте, Шато-Рено.
Вскоре мы вошли в лес, не произнеся ни слова. Еще была жива в памяти та сцена, которую нам вновь предстояло пережить. Каждый из нас чувствовал, что сейчас произойдет нечто не менее ужасное.
Мы спустились в овраг.
Шато-Рено благодаря своей выдержке казался спокойным, но тот, кто его видел на этих двух встречах, мог, однако, заметить перемену.
Время от времени он украдкой бросал взгляды на Люсьена, и в этих взглядах было что-то очень похожее на ужас и беспокойство.
Может быть, его так беспокоило это необыкновенное сходство двух братьев, и, возможно, он видел в Люсьене мстительную тень Луи.
Пока занимались пистолетами, я наконец увидел, как он вытащил руку из сюртука: его рука была обернута намокшим платком, который должен был сдерживать лихорадочную дрожь.
Люсьен ждал его со спокойным и неподвижным взглядом, как человек, который уверен, что он отомстит.
Без нашей помощи Люсьен занял место, где стоял его брат, это, естественно, заставило де Шато-Рено направиться к тому месту, где он уже стоял раньше.
Люсьен взял свой пистолет с радостной улыбкой.
Шато-Рено, беря пистолет, стал мертвенно-бледным. Потом он провел рукой между галстуком и шеей, будто бы галстук его душил.
Я не мог отделаться от непроизвольного чувства ужаса, с которым смотрел на этого молодого человека: красивого, богатого, элегантного, который еще накануне утром верил, что впереди у него долгая жизнь, и который сегодня, обливаясь потом, с замиранием сердца чувствовал себя приговоренным.
— Господа, вы готовы? — спросил де Шатогранд.
— Да, — ответил Люсьен.
Де Шато-Рено сделал утвердительный знак.
Что касается меня, то я отвернулся, ибо у меня не хватило решимости смотреть на все это.
Я услышал, как один за другим прозвучали два хлопка руками, а затем раздались выстрелы из двух пистолетов.
Я повернулся.
Шато-Рено распростерся на земле, убитый наповал, не успев ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Я приблизился к трупу, движимый тем непреодолимым любопытством, которое толкает вас наблюдать за катастрофой до конца. Пуля попала ему в висок в том самом месте, куда указал Люсьен.
Я подбежал к нему: он оставался спокоен и неподвижен, но, увидев, что я к нему подошел, он бросил свой пистолет и кинулся ко мне в объятия.
— О, мой бедный брат! — воскликнул он.
И он разрыдался.
Это были его первые слезы.
