Первые секунды ничего не родили в моей душе, я даже почувствовала обманчивое облегчение. Зэлдар говорил слишком спокойно, отстраненно, как о каких-то простых фактах прошлой жизни, как о событии, имевшем место много лет назад, и теперь упомянутом лишь в связи с моим беспокойством. Я не вполне поняла сделанный им вывод, поэтому снова прокрутила слова в своей голове.
Образ, возникший перед глазами, лишил меня речи и ввел в состояние ступора, когда за внешней каменной оболочкой моего тела и безмолвным ртом, нещадно раздался крик внутреннего голоса, содрогающий все мои внутренности.
— Нет, ты что-то другое имеешь в виду! — словно себе в запале пробубнила я, стоило моей способности говорить вернуться. Разум отказывался верить. — Ты просто шутишь тогда, когда я совершенно не хочу смеяться. Ты хочешь подловить меня на моих чувствах. Ты, может, изучаешь меня? Как Эндо. Верно, ты решил потрепать мне нервы в ответ на мои слова… Ты просто думаешь, что это нормально так говорить, ты же не чувствуешь. Вот так знай — так нельзя делать, совсем нельзя. У людей ведь чувства и подобные шутки плохи…
Я говорила и говорила, стараясь уверить себя в том, что с такими типами, как Зэлдар, возможно услышать что угодно бесчеловечное. Что это несуразность, вызванная лишь разницей нашего восприятия происходящего. Такого не может быть лишь потому что не может быть никогда. Ведь я знала мир совсем другим. Мне и вправду не хотелось рушить его.
Наконец, я замолчала.
Не производил ни малейшего шума и Зэлдар. Он окончательно застыл, как хладнокровный дрод в ожидании движущегося обеда. Никак не опровергая мои слова он просто смотрел. Выжидательно и с долей притаившегося любопытства. Однако маска серьезности на его лице мне не нравилась все больше и больше. Мне хотелось увидеть хоть малейшую реакцию в нем, подтверждающую, что я права. Но даже зрачок в его желтых глазах окаменел, словно перестав бороться с происходящим.
Зэлдар говорил правду.
— Ты не можешь знать этого точно! — с жаром выдохнула я, когда подкатившая к сердцу волна начала захлестывать его целиком, лишая кислорода. Я сильно вдохнула ртом, стремясь не потерять контроль над ситуацией. Зэлдар тоже переменился, моментально дернулся ко мне и, прикоснувшись холодными ладонями к моим щекам, рявкнул:
— Смотри на меня, Альтарея! Смотри! — я как по команде уставилась в желтизну его глаз. Дышать и вправду стало легче. Я словно плавала в рекреационной зоне, в пространстве, разделяющем мир зла и добра. Я зависла, залипла в нем, как муха в меде, являющем одновременно наивкуснейшим лакомством и погибелью.
— Все в порядке, — наконец, выдохнула я. — Ты можешь говорить. Если ты что-то видел, это еще не значит, что я верю тебе. Ты мог ошибиться. Все бывает. Что бы ты не сказал, я сохраню верность своим чувствам.
— Ты вправе сделать это, — не возражал мужчина. — Я лишь ответил на твои слова. Мне нечего добавить.
— Конечно! — быстро закивала я. — Я верю в то, что знаю. Ты поторопился с выводами Зэлдар. Мой отец никогда не был таким. Доказательств все равно нет. Как и причин сравнивать меня с убийцей твоей семьи.
— Безусловно. Не стоит думать об этом, — неожиданно согласился он. Я же, наоборот, насторожилась. Эта неуловимая тень, пробежавшая через наш разговор, это нежелание пререкаться со мной, мелькнувшая тревога на глубине искаженного лица, чуть подрагивающие пальцы, его вдруг ставшее частым дыхание, взгляд, соскальзывающий в сторону… Зэлдар обманывал меня, соглашаясь с моим желанием отрицать его слова. Возможно, в первый раз. И мне была приятна эта ложь. Но растерзанное на ошметки сердце яро кричало, что желает узнать правду. Настоящую.
Я отстранилась от его рук и подскочила со стула. Нервно прошлась по залу в одну сторону и обратно. И снова так несколько раз. Мне нужно было подышать, кислород насыщал тело и заставлял мозг усиленно работать.
— Скажи, что ты знаешь, Зэлдар, — в этот раз я нависла над мужчиной, сидящем на стуле. Но он молчал. — Я… скажу первая. Я слабая, да. Однако ложь погубит меня окончательно. Все, что я запомнила из событий двадцатилетней давности, так это то, что через восемь дней после возвращения домой, мой отец покончил с собой. От меня долго скрывали, но я узнала правду. Он направил импульсный меч себе в живот и дернул его вверх, разрезая себя пополам. Врачи удивлялись, что он успел это сделать до того, как жизнь покинула его. Точнее, его рука продолжала двигаться даже тогда, когда его сердце было мертво. Вот и вся правда, без прикрас. Твоя очередь, Зэлдар.
— Хорошо, — помедлив, согласился он. На сей раз я не смогла разгадать, что скрывается в глубине его взгляда. Слишком сложно, а у меня совсем не осталось сил. — Я расскажу тебе. Сначала я тоже сомневался в верности своей догадки. Поэтому единственным путем оставалось проверить ее. Все просто, Альтарея. Для этого достаточно архивных материалов, деяния рук человеческих никогда не исчезают бесследно. Как бы ни пытались их скрыть, всегда найдутся самописцы произошедшего, записи команд, сервисные данные. Не нужно искать тайные хранилища. Достаточно всего одного маленького робота, в тот день присутствовавшего на приземлившемся корабле. Несколько из них вмерзли в холодную землю Катарии во время захвата. Достать их оказалось не слишком сложно.
Я замерла, когда по команде Зэлдера один из хэлботов развернул проективную диаграмму прямо на старинной стене. На ватных ногах я подошла ближе и взмахнула рукой для прокрутки записей, напоминающих технический отчет. Скучный документ, в котором имена перемежались с сервисными знаками и машинными символами. Бессмысленный текст, как сказали бы многие, для меня засветился картинами кровопролитной катастрофы. Не зря я училась в Военном Университете, мне не составило труда перевести технические знаки в простые человеческие. И я знала, что значит так часто мелькающие на стене две буквы "тл" — команда на уничтожение. Тотальная ликвидация разумных особей.
Списки имен делились по секторам — в этом разобраться мне тоже не составило труда, это были зоны планеты по населенным пунктам, раздробленным на участки в соответствии с восемью лучами света. Стандартная схема. Некоторые символы оставались непонятными для меня, но вот как обозначаются команды на разрушение объектов и… убийства, я знала хорошо. Это была базовая теория военной подготовки, над которой в свое время мы посмеивались, коверкая аббревиатуры, пока лектор отворачивался к экрану. Война казалась далекой и невероятной.
Я взмахнула рукой, сдвигая картинку. По стене поскакали имена и, самое страшное, цифры напротив каждого из них. Сухие числа означали простое — количество ликвидаций вражеских объектов. Или субъектов. Для военного отчета эта разница представлялась несущественной. Кого интересует субъективность уничтожаемого существа? Цифры колебались от пяти до полусотни и лишь напротив одного человека значилось одинокое два. Моего отца. Внимание выхватило знакомое имя разом и я беспомощно прикрыла ладонью буквы на стене, словно пытаясь стереть его из этого кошмара.
Я думала, что запас слез на сегодня исчерпан, но нет, оказалось, что внутри меня огромные хранилища этой соленой жидкости. От стены повеяло бережным теплом и я на мгновение ощутила себя маленькой девочкой, словно и не исчезал отец никуда, а все это время присутствовал рядом. Такие родные слова, хотелось касаться к ним бесконечно, словно напитываясь беспечной энергией прошлого. Все портили лишь цифры. Выражение бесчеловечности, совсем неподходящее Союзу.
