А за дверью спальни пятеро мужчин затаив дыхание ждали окончания этого поединка; до них доносился звон шпаг и иногда грохот уроненного в пылу схватки стула. Друзья Даниэль были готовы в любой момент броситься к ней на помощь, но Джастин сдерживал их.
Даниэль понимала, что должна беречь силы, и потому позволяла Эстэфу беспрерывно атаковать. Она видела, что по его лицу уже катится пот, а дыхание становится хриплым и прерывистым. Шпага Эстэфа сплошь и рядом делала какие-то непонятные движения, вызывавшие смех у его противницы. Однако Даниэль тоже начинала уставать: чувствовалось, как тупая боль растекается по правой руке, как немеют пальцы. Еще немного, и она выронит шпагу. Пришло время позвать на помощь, но Эстэф опередил ее. Увернувшись от клинка Даниэль после очередного ее выпада, он громко выкрикнул:
Призыв о помощи услышали гвардейцы. Стуча сапогами, они бросились наверх, ворвались в комнату и… остановились: перед ними застыли пятеро рослых, хладнокровных англичан с обнаженными шпагами. Загородив продолжавших драться в глубине комнаты дуэлянтов, они стали медленно вытеснять гвардейцев на лестницу. Те очень скоро поняли, что перед ними не простые санкюлоты, а опытные в искусстве фехтования британские лорды, и постепенно отступили за дверь. Англичане последовали за ними, и битва продолжилась уже на площадке лестницы.
Даниэль тем временем стало ясно, что придется рассчитывать только на себя: у каждого из ее друзей теперь оказался свой противник. И она бросилась в атаку, превозмогая растущую боль в правой руке. В этот момент Эстэф почти машинально поднял левую руку, чтобы вытереть со лба пот, и Даниэль тут же воспользовалась ошибкой противника. Один резкий точный выпад — и клинок глубоко вонзился в грудь негодяя…
Эстэф выронил шпагу, зашатался и рухнул на пол. А Даниэль неподвижно стояла над поверженным противником, не имея сил даже вынуть шпагу из его груди.
Битва за дверью продолжалась немногим дольше. Пятеро раненых гвардейцев лежали на лестнице такие же связанные и беспомощные, как продолжавший оставаться в платяном шкафу слуга.
— На сегодня хватит, дорогая. Теперь нам надо скорее покинуть Париж.
Пятеро англичан сняли форму с лежавших у двери и не оказавших никакого сопротивления французов, надели ее и превратились в солдат Национальной гвардии французской республики.
Чуть позже они благополучно миновали заставу: никому из охранников и в голову не пришло задерживать национальных гвардейцев. Под соломой на этот раз из Парижа уезжала графиня Линтон. Она же — Даниэль де Сан-Варенн…
Эпилог
Август 1794 года
Граф Линтон заглянул в детскую, надеясь найти своего сына, но его там не оказалось. Виконт Бирисфорд, которому уже исполнилось три года и один месяц, как всегда, куда-то исчез.
Тетушка Тереза, по-прежнему жившая в Мервенуэе, долго извинялась перед графом за то, что упустила малыша.
— Он, наверное, на конюшне, милорд, — подсказала Мадди, делая реверанс. — Мы не волнуемся, потому что с ним Джон. Он отлично умеет ладить не только с лошадьми, но и с детьми. Я сейчас сбегаю и посмотрю.
— Нет, Мадди, я сам схожу за ним. Кстати, вы сказали Николасу, чтобы он оставался в детской, пока я не приду?
— Да, милорд. Но… — и Мадди растерянно посмотрела на графа.
— Что — но?
— Я думаю, что он еще и понятия не имеет о леди Филиппе — своей младшей сестренке.
— Пожалуй. Ники ее еще просто не видел. Может быть, мы зря его обвиняем. А как чувствует себя миледи?
— Прекрасно, милорд. И леди Филиппа кричит так же громко, как в свое время ее брат, хотя прошло всего четыре часа, как она появилась на свет.
— Хорошо.
Джастин вышел из детской и отправился на конюшню. Николас и правда оказался там. Мальчик как зачарованный смотрел на стоявших в ряд четырех отменных рысаков. Прекрасная четверка была последним приобретением графа, предметом его гордости.
— Ники! — позвал граф Линтон сына.
Тот обернулся и с радостным криком бросился к отцу.
— Здравствуйте, папа, — сказал он по-французски.
— Доброе утро, Николас, — ответил Джастин по-английски. — Ты, как всегда, где-то вымазался. Разве тебе не сказали, чтобы ты ждал меня в детской?
Николас молчал, смущенно разглядывая свои туфельки.
— Нехорошо, — покачал головой Джастин, — ведь сегодня — день рождения твоей сестренки. Я
хотел вас познакомить, но нельзя же к ней входить в таком неряшливом виде! Пойдем домой. Тебе надо умыться.
— Я не хочу сестренку, — захныкал малыш.
— Вот это да! — воскликнул Джастин, невольно замедляя шаг. — Значит, ты хотел братца?
— Нет, — вновь отрицательно замотал головкой Николас. — Я вообще никого не хотел.
Джастин поднял сына на руки и, откинув упавший на его крутой лобик локон, сказал:
— Теперь уже поздно об этом говорить, но я думаю, ты скоро привыкнешь к сестричке.
Пока Мадди приводила в порядок Николаса, Джастин зашел в спальню Даниэль. Жена сидела на кровати, бледная, но неожиданно посвежевшая после этой трудной ночи. Филиппа спала у нее на руках. Дверь открылась, и вошла Мадди, ведя за руку Николаса. Тот посмотрел на сестренку и только спросил:
— Откуда она взялась?
Даниэль, переглянувшись с мужем, с улыбкой ответила:
— Николас, я же говорила тебе, что она выросла у меня в животе.
— А она не может туда вернуться? Такая красная, сморщенная. Фу!
— Ты был таким же, когда только что родился.
Джастин присел на край кровати и взял на руки дочь. Даниэль обнимала за плечи сына…
Графине Линтон сейчас было двадцать два года. Последние тяжелые пять лет, казалось, никак на ней не отразились: все то же личико в форме сердца, те же полные любопытства глаза.
— О чем вы думаете, любимый? — спросила она мужа.
— Вспоминаю прошедшие годы. И еще размышляю о том, как мало вы изменились со дня нашей первой встречи. Мой милый сорванец!
— С вашей стороны нехорошо так говорить, милорд. Ведь теперь я солидная матрона с двумя детьми.
Джастин вздрогнул:
— Обещайте мне никогда не превращаться в матрону. Вы можете быть солидной и уважаемой, но только не матроной!
— Не думаю, что в будущем нам предстоят еще какие-нибудь приключения, подобные тем, что мы успели пережить. Но знаете, Джастин, я по ним скучаю!
Линтон посмотрел на жену и рассмеялся:
— Вот видите, как вам еще далеко до настоящей солидности! — И, помолчав, прибавил: — С сожалением должен вам сообщить, что с меня уже довольно всяких приключений. И если вы не забыли, что мы договорились всюду ездить только вдвоем, то и вам придется от них отказаться.
