— Притаился и подслушал.
— Не валяйте дурака, мистер Марло. У вас ко мне еще что-нибудь?
— Да. Я согласился заплатить Морнингстару тысячу долларов за возвращение… товара. Он сказал, что ему предлагали его за восемьсот…
— И где же вы собирались достать деньги, можно узнать?
— Я только пообещал. Этот Морнингстар — ушлый тип. Другого языка он не понимает. Кроме того, вы могли бы захотеть выкупить свою вещь. Совершенно не хочу вас уговаривать. Вы всегда можете обратиться в полицию. Но если почему-либо решите обойтись без полиции, единственный способ вернуть товар — это выкупить его.
Я бы, наверное, еще долго говорил в том же духе, не очень вникая в смысл собственных слов, не перебей она меня голосом, похожим на рев тюленя:
— Все это сейчас не имеет никакого значения, мистер Марло. Я решила прекратить дело. Мне вернули монету.
— Одну минуту, — сказал я.
Положил трубку на полку, открыл дверцу телефонной будки и высунул голову, втянув полной грудью то, чем дышат в аптеке вместо воздуха. Никто не обратил на меня внимания. Стоя за прилавком табачного отдела, с кем-то разговаривал аптекарь в голубом халате. У питьевого фонтана мальчик мыл стаканы. Две девушки в брюках играли в пинбол. Высокий, тощий субъект в черной рубашке и бледно-желтом шейном платке стоял у книжного стенда и листал журналы. На бандита вроде бы не похож.
Я захлопнул дверцу, поднял трубку и сказал:
— Простите, крыса в ногу вцепилась. Сейчас все в порядке. Значит, монета у вас? Вон что. Каким же образом?
— Надеюсь, вы не очень разочарованы? — Голос низкий, непреклонный. — Обстоятельства несколько изменились. Я еще не решила, говорить вам или нет. Заходите завтра утром. Поскольку я не собираюсь продолжать расследование, ваш аванс пойдет в счет гонорара.
— Постойте, — перебил я. — Вам действительно вернули монету? Вернули, а не просто пообещали?
— Конечно, вернули. А сейчас я устала, поэтому, если вы…
— Одну минуту, миссис Мердок. Все не так просто, как вы думаете. За это время кое-что произошло.
— Утром расскажете, — буркнула она и повесила трубку.
Я вывалился из кабины и закурил. Пальцы не слушались. Пошел к выходу. Аптекарь теперь был один. С хмурым, сосредоточенным видом он чинил перочинным ножиком карандаш.
— Отличный у вас карандашик, — сказал я ему.
Он удивленно посмотрел на меня. Девушки в брюках удивленно посмотрели на меня. Я подошел к висевшему за прилавком зеркалу и удивленно посмотрел на себя. Потом сел на табурет у стойки и буркнул:
— Двойную порцию шотландского виски. Неразбавленного.
На меня удивленно посмотрел продавец.
— Простите, но это не бар, сэр. Можете купить бутылку в винном отделе.
— Не бар? — переспросил я. — Ну да, не бар. У меня был шок. Я немного не в себе. Дайте мне чашку кофе, только некрепкого, и бутерброд с ветчиной на черством хлебе. Хотя нет, лучше не надо. До свидания.
Я сполз со стула и тихо пошел к двери. Так тихо, как сыплется с горы тонна угля. Человек в черной рубашке и желтом шейном платке насмешливо смотрел на меня из-за номера «Нью рипаблик».
— Чем пялиться в эту газетенку, почитал бы лучше что-нибудь стоящее: про любовь или убийства, — посоветовал я ему из лучших побуждений.
И вышел. Кто-то у меня за спиной заметил:
— В Голливуде таких полно.
14
Поднялся ветер, сухой и порывистый. Согнулись верхушки деревьев, раскачивающиеся в переулке дуговые фонари отбрасывали тени, похожие на ползущую лаву. Я развернулся и опять поехал на восток.
Ломбард находился в Санта-Монике, недалеко от Уилкокса, — тихое, старомодное заведение, немало повидавшее на своем веку. На витрине выставлено все, что только можно себе вообразить: от комплекта искусственных мушек для ловли форели в тонкой деревянной коробке до студийной фотокамеры с четырехдюймовым объективом; от перламутрового лорнета в потертом плюшевом футляре до однозарядного старого кольта 44-го калибра, из тех, какими до сих пор пользуются в Калифорнии блюстители порядка, обучавшиеся у своих дедов, как взводить курок и стрелять, нажимая на собачку.
Когда я вошел, у меня над головой звякнул колокольчик, кто-то внутри зашаркал и высморкался, и послышались шаги. За прилавком появился старый еврей в черной ермолке, который улыбался мне из-под спущенных на нос очков.
Я вытащил кисет, вынул из него дублон Брешера и положил монету на прилавок. Стоя у окна из прозрачного стекла, я чувствовал себя раздетым. Обшитых деревом кабинок с резными плевательницами и самозапирающимися дверьми здесь не было.
Еврей взял монету и взвесил ее на ладони.
— Золотая? — подмигнув, сказал он. — Золотишко припрятали, а?
— Двадцать пять долларов, — сказал я. — Жена и детки голодают.
— Какой кошмар. Золото, по весу чувствую, что золото. Золото или, может, платина. — Привычным движением он бросил монету на маленькие весы: — Золото. Значит, хотите за нее десять долларов?
— Двадцать пять.
— И что я буду с ней делать за двадцать пять долларов? Продавать, что ли? В ней золота хорошо если на пятнадцать долларов. О’кей, пятнадцать долларов.
— У вас сейф надежный?
— Послушайте, мистер, лучше сейфа, чем у меня, вам не найти. Можете не беспокоиться. Так, значит, пятнадцать долларов, да?
— Выписывайте квитанцию.
Писал он старательно, высунув язык. Я дал ему свое настоящее имя и адрес: Голливуд, Норт-Бристол-авеню, «Бристол-апартментс», 1634.
— Жить в таком районе и занимать пятнадцать долларов, — печально сказал еврей, оторвал мне половину квитанции и отсчитал деньги.
Я зашел в аптеку на углу, купил конверт, попросил ручку и отправил самому себе залоговую квитанцию.
Хотелось есть, в животе было пусто. Я заехал в Вайн перекусить и опять отправился в центр. Ветер все крепчал и стал еще суше. От песка руль покалывал пальцы, нос забило.
В окнах высоких домов зажигались огни. Серо-зеленое здание универмага на углу Девятой и Хилл-стрит залито светом. Отдельные окна загорались и в Белфонт-билдинг. В лифте, на сложенной мешковине, тупо — как с того света — уставившись перед собой, неподвижно сидел все тот же старый конь.
— Случайно не знаешь, как мне найти управляющего? — спросил я.
Лифтер медленно повернул голову и посмотрел на меня.
— В Нью-Йорке, говорят, скоростные лифты есть. Только сел — и уже на тридцатом этаже. Быстро. Нам бы такие.
— Плевать я хотел на Нью-Йорк, — сказал я. — Мне и здесь неплохо.
— Таким бегункам, небось, и лифтеры нужны хорошие.
