Церемония открытия железной дороги прошла очень торжественно — говорились речи, звучала музыка, гремели салюты. Лугард, невысокий лысеющий мужчина средних лет, был одет по-деловому — в куртку с засученными рукавами, из карманов которой торчали карандаши, блокноты и сигары. Он пристально осмотрел подчиненных, подергал свои висячие усы и в краткой речи дал понять, что власть Британской администрации несет мир и процветание, а те, кто с этим не согласен, будут наказаны. Под колючим взглядом его глубоко посаженных глаз, все почувствовали себя довольно неуютно. Приглашенные на церемонию эмиры и вожди племен сразу же поняли, что надо проявить покорность и стали кланяться до самой земли и бормотать здравицы в честь нового повелителя. Однако эмир Нуху и тут превзошел своих коллег. Он сделал вид, что только сейчас обратил внимание на малый рост верховного комиссара и, как бы по сердечной простоте, громко изумился:
— Этот малец — грозный молодец!
Стоявший рядом с Лугардом мистер Кейнсон перевел слова эмира и пояснил, что в торжественных случаях местные жители именно таким образом выражают восторг и восхищение.
— Туземцы весьма эмоциональны, сэр, — добавил майор Мак-Клинток. — Порой наивная искренность этих детей природы не знает границ.
Естественно, что после таких объяснений, эмиру Нуху было оказано благосклонное внимание.
Торжества закончились вручением наград, и на груди Дмитрия заблестели медаль на пестрой ленточке. Лугард критически взглянул на награжденного и заявил, что для хозяйственного освоения колонии нужны именно такие энергичные люди. Командовавший конными стрелками лейтенант за доблесть на поле боя получил высшую британскую боевую награду — Крест Виктории. Ордена и медали получили и другие лица, а верховный комиссар объявил, что это пока лишь малая часть щедрот, которые хлынут на доблестных строителей Британской империи после полного умиротворения султаната Сокото.
Недовольным остался один лишь майор Мак-Клинток, которому достался орден «За боевые заслуги».
— Сопливый мальчишка, в Африке служит недавно, а такую награду отхватил, — жаловался он мистеру Кейнсону. — Некоторые здесь годами пыль глотают, а он только из пулемета пострелял и сразу Крест Виктории получил. Если эта награда будет раздаваться всем молокососам, то скоро и русских пушек не хватит!
— Прошу прощения, сэр. Но причем здесь русские пушки? — удивился Дмитрий. Его, вместе с майором и почтовым чиновником, мистер Кейнсон пригласил к себе, чтобы обмыть награды в узком кругу.
— Согласно воле нашей обожаемой королевы Виктории, высшая боевая награда Великобритании чеканится из бронзы русских пушек, захваченных нашими солдатами во время Крымской войны, — торжественно произнес майор. — Здоровье Ее Величества!
Все встали и выпили за здоровье королевы.
— Не расстраивайтесь, майор, — успокоил его мистер Кейнсон. — Вы так же получили достойную награду.
— О подвиге лейтенанта напишут все наши газеты, — произнес почтовый чиновник. — Их прочтут в городских кварталах и сельской местности, и тысячи молодых людей захотят поехать в колонии за славой и почетом. На вербовочных пунктах выстроятся целые очереди желающих. А стоит ли рассказывать публике о нашей работе?
Больше этой темы никто не касался, и застольная беседа завершилась в обстановке полного согласия и профессионального взаимопонимания. Но Дмитрию стало окончательно ясно, что ему навечно отводится роль инструмента, полезного для «хозяйственного освоения новой колонии». Принимать такую судьбу не хотелось.
Но чтобы изменить положение и добиться успеха, чтобы не подставить себя под удары разгневанных врагов и обиженных друзей — тот же мистер Кейнсон никогда не одобрит подобной самостоятельности — надо было действовать обдуманно и спокойно. Сейчас наступил подходящий момент, все англичане заняты походом на Сокото, заранее готовятся вступить в спор о разделе добычи, новых должностей и наград.
Телеграмма из Лагоса сообщила о прибытии нового набора пил для лесопилки. Это означало, что деньги переведены в надежный банк. Молодец Ассад!
Прошло еще некоторое время и Дмитрий очутился на борту парохода «Зария». Огромное гребное колесо, приспособленное на его корме, вспенивало бурую воду, а могучее течение Нигера удваивало скорость ветхого суденышка. Мимо проплывали крутые лесистые холмы и черные скалы, капитан ругал руководство компании, которое за многие годы так и не удосужилось отметить на реке опасные для судоходства места. Недобрым словом вспоминал прибрежную деревушку Аджаокуту, где местные жители перебили экипаж и разграбили груз севшей на камни баржи.
Наконец горы отступили и сменились низкими песчаными берегами. Течение реки стало плавным, она разлилась на добрых три километра. Вскоре «Зария» повернула к городку Локоджа, что лежит у слияния Нигера и Бенуэ.
Здесь, у причала из массивных бревен сгрудились многочисленные пароходы и баржи, на берегу встали конторы и склады, окруженные кварталами соломенных хижин и навесов. Именно сюда в 1841 году пришли первые четыре парохода, только что принятые на вооружение британского военно-морского флота. На небольшом участке земли, с разрешения султана Сокото, были построены торговая контора и полицейский пост. Полноводные реки открывали широкий путь на север, запад, восток и территория британских владений в глубинах Западной Африки постоянно расширялась. В Лондоне им давали самые различные названия — Протекторат Масличных рек, Колония Лагос, Нигерский Судан, Нигриция… Так продолжалось до тех пор, пока супруга Лугарда, журналистка лондонской «Таймс» Флора Шоу, не начала использовать в своих статьях новое название — Нигерия.
Об этих событиях Дмитрий слышал уже много раз. Сейчас его интересовал один вопрос, как, не привлекая к себе внимания, покинуть пределы протектората и перебраться в Лагос. Знал, что где-то в Локодже обосновался один из родственников Хасана, но совсем не ожидал встретить его самого.
— Думал, что сейчас ты находишься в Сокото или Кано, — удивился он, увидев старого приятеля.
— Там уже все кончено, — грустно произнес Хасан. — Яйцом камень не разбить! Сам видел, сколько пушек и пулеметов у англичан. Да еще они пускали ракеты, которые поджигали дома и посевы. Даже ночью к их лагерю было не подступиться — какие-то машины ревели, как сотни львов, и все вокруг освещали мертвым светом.
— Это они включали сирены и прожектора, чтобы вас напугать.
— Больше всего пугала пулеметная стрельба. Звучало, вроде и не очень громкое, та-та-та, а люди падали один за другим. Да и пушки делали свое дело. Городские ворота Кано, окованные железом, они разнесли за малое время, так что сопротивление было бесполезным.
— Слышал, что эмир Кано бежал из города.
— Он долго колебался и не знал, что предпринять. Потом собрал своих телохранителей и отправился в Сокото, чтобы посоветоваться с султаном и поклониться могилам предков. Англичане узнали, что в городе нет власти и тут же появились у ворот. Но тебе я могу сказать откровенно, многие горожане не хотели воевать.
