— О люди! — Миллер горестно воздел руки. — Порожденье крокодилов! Что вы несете, несчастная! Вы же принадлежите к роду, славившемуся благородством и честностью. Неужели в ваших жилах голубая кровь окончательно приняла пролетарский цвет?
— Можете не сомневаться. — Несмотря на внешнее безразличие, Даша была уязвлена. — И у тех семерых, чьей благородной кровью вы не побоялись запачкаться, она тоже была красной. Я это точно знаю. Или, может, вы думаете, что у Оксаны она голубая?
— Кто такая, черт возьми, эта Оксана? О ком вы говорите, черт меня побери?!
— Оксана — незаконнорожденная дочь вашей домработницы Марии Сергеевны Маневич.
— Да она законченная сумасшедшая. — Миллер обессилено откинулся на спинку своего кресла. — Запомните: у Марьи Сергеевны никогда не было детей. И быть не могло.
— Вы уверены в этом? — с усмешкой переспросила Даша.
— Разумеется. Я уже тридцать лет не схожу с этого кресла. И все эти годы Марья Сергеевна находится при мне. Каждый день. Я не помню ни ее беременности, ни, простите, родов.
— Еще бы! Стали бы вы говорить правду. Ведь отцом Оксаны являетесь именно вы.
— Ну, знаете! — Миллер выставил сухую, как палка, руку. — Вон, отсюда. Вон и немедленно!
Даша демонстративно закинула ногу на ногу и скрестила руки на груди.
— Выставить меня отсюда вы сможете только силой. Но вряд ли вам это удастся.
Дрожащими руками Миллер надел очки. Он словно хотел получше разглядеть свою мучительницу.
— Хорошо. Что вы от меня хотите? — В его голосе слышалось бессилие, почти отчаяние.
— Скажите, зачем вы подожгли архив ЗАГСа и подбросили мне наркотики?
— Я так понимаю, вы не хотите уходить?
— Совершенно верно.
— И моим словам вы не верите?
— Честно говоря, нет.
— В таком случае наш разговор теряет всякий смысл.
— Отчего же?
— Оттого, что я не знаю никакой Оксаны и никаких наркотиков вам не подбрасывал. Вне зависимости — верите вы этому или нет. Противостоять вам у меня, к несчастию, сил нет, посему поступайте, как знаете. — Узловатые пальцы бессильно комкали платок, отирая пот со лба.
— Значит, вы не хотите объясниться?
— Не имею ни малейшего желания.
— Пока у вас есть время…
— Повторяю — я понятия не имею, о чем вы говорите.
Даша сцепила зубы. Лицо ее еще хранило суровость, но незыблемая до селе уверенность в вине Миллера неожиданно дала трещину. Реакция старого ученого на предъявленные обвинения, его искреннее негодование, растерянность, даже какое-то отчаянье — все это свидетельствовало в пользу того, что он действительно не понимает в чем его обвиняют. И вместе с тем, все факты указывали на то, что идея преступления зародилась именно в этой квартире. Даша готова была поставить свою жизнь на то, что женщиной, похитившей дело деда из архива, была именно Маневич. Неужели же она сумела в одиночку провернуть такое дело? Но как, в таком случае, она связана с Оксаной? Кем они друг другу приходятся?
— Хорошо. — Даша заправила рыжую прядь за ухо. — Если допустить, что ваша домработница имела ребенка от кого-нибудь другого, то…
Старый генеалог обречено вздохнул:
— Я уже говорил вам: Мария Сергеевна почти тридцать лет безотлучно находится при мне и…
— Может, он родила до того? — с сомнением переспросила Даша, обращаясь, скорее, к самой себе.
Миллер с ужасом посмотрел на сидящую перед ним женщину.
— В двенадцать лет?
— Ей было двенадцать? — Даша растерялась.
— Ну если ей сейчас сорок два, а со мной она, как я уже говорил, тридцать…
— Хм. — Даша задумалась. — Тогда, может быть, Оксана ее сестра?
— То мать, то сестра… Что вы выдумываете! Марья Сергеевна дальняя родственница моего старинного друга, осталась одна, а со мной как раз случилось несчастье, вот он и предложил мне взять девочку к себе.
— Друг? — Даша размышляла. — Тот самый, который прислал вам письмо о моем деде?
— Что? — Миллер непонимающе сморгнул. — Господи, нет, конечно! Они даже знакомы не были. Вы же не думаете, что к семидесяти годам у меня всего один друг.
— Но у него ваши тапочки! — в отчаяньи выкрикнула Даша.
Вздрогнув, Миллер втянул голову в плечи.
— У кого? Какие тапочки? О чем вы?
— У Богдана дома, в Киеве, точно такие же тапочки, как у вас.
— В Киеве? Такие же тапочки? — Старый генеалог вдруг хихикнул. — Послушайте, если бы вы не были такой искренней в своем ажиотаже, я бы вызвал милицию. Не могу поверить своим ушам: обвинить человека в полном списке смертных грехов лишь на основе каких-то там тапочек!
— Ни каких-то там, а войлочных с определенным узором.
— Вы знаете что это за узор?
Даша посмотрела на ноги хозяина квартиры.
— Узор? Не знаю… Что-то славянское.
— Украинское. Таких тапочек на Украине сотни.
— Но я никогда и ни у кого таких не видела.
— В Москве — да. Но на Украине, думаю, их продают в любом универмаге.
— А откуда они у вас?
Миллер уже открыл рот, чтобы ответить и вдруг замолчал.
— Что же вы молчите?
— Мне подарила их Марья Сергеевна… Подскочив на стуле, молодая женщина вскинула руку:
— А! Вот видите!
— Да, но… Нет, это просто совпадение.
— Подождите! — Даша ощутила в груди странное тепло. — А откуда она к вам приехала?
— Кто, Мария Сергеевна?
— Где она родилась? Откуда приехала к вам?
— Из-под Запорожья.
— Ну вот. Что и требовалось доказать! — Даша шлепнула ладонью по подлокотнику. — Жена Богдана, Оксана, тоже родилась в деревушке под Запорожьем.
Синие жилы побелели — с такой силой Миллер вцепился в стол.
— Как называлась эта деревня?
— Ключевая.
— А фамилия Оксаны — Гончарук?
— Вы имеете в виду девичью? Да.
— Это ее крестница. Марья Сергеевна с ее матерью учились в одной школе.
— Ну вот вам и пожалуйста.
Опустив седую голову на грудь, старый генеалог тихо пробормотал:
— Значит, она не вернется…
И тут только Даша все поняла. Почему в квартире так тихо. Почему Миллер полностью одет.
— Подождите… Так она бросила вас? Вы сейчас совсем один? Господи, как же вы живете? Вы когда последний раз ели?
