Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154
по точно установленному пути, хоть я этого и не вижу. Значит, весь мир тоже может быть устроен не так, как мне кажется. Я – военный, и я знаю, как стреляет аркебуза. А господин Коперник – астроном. И ему, вероятно, виднее, как движутся светила. – Годелот запнулся, снова смущаясь. – Простите. Вероятно, весь это лепет звучит довольно жалко.
Бениньо внимательно посмотрел подростку в глаза и вдруг улыбнулся незнакомой мягкой улыбкой:
– Вы зря оправдываетесь, Годелот. Все, сказанное вами, – не только не жалкий лепет, но поистине великие слова. Знаете, в чем трагедия нашего мира? Люди не хотят учиться. Они не желают высунуть хоть кончик носа из своей заплесневелой раковины и на миг допустить, что мир больше и диковинней, чем они привыкли думать. Любые открытия в нашем несчастном обществе прокладывают себе путь болью и подвергаются гонениям. Вы же – человек будущего. На вас и вам подобных зиждется надежда человечества. И все лишь потому, что вы готовы слушать, смотреть и рассуждать, а не лезете в ужасе под лавку при одной мысли, что облака не спрядены из овечьей шерсти. А теперь скажите, какие слова или факты показались вам неясными?
…За окнами сгустилась ночь. А пожилой врач и юный военный так и сидели за давно убранным столом, на котором виднелись лишь бесчисленные листы и чернильница. Свечи оплывали в шандалах, где-то далеко слышались плеск весел, голоса фонарщиков и уханье одинокой совы. А они все говорили и говорили.
Давно была забыта неловкость, они спорили, подчас перебивая друг друга, Бениньо хватался за перо и что-то рисовал, пояснял, размахивая руками, сыпал терминами и пенял Годелоту на незнание латыни, которое «пристало разве что деревенщине», забывая, что девяносто девять коренных венецианцев из сотни знают сей древний язык не лучше мальчишки-провинциала.
Они опомнились только к полуночи, когда Бениньо пришлось кликнуть лакея и потребовать еще свечей. Непринужденность была вспугнута, и Годелот снова ощутил себя не в своей тарелке. Однако время смущенного бормотания тоже осталось позади. Глядя, как врач зажигает свечи, шотландец проговорил:
– Господин доктор, позвольте спросить: почему вы возитесь со мной? Почему оказываете мне эту честь, хотя я ничем не заслужил ее?
Бениньо спокойно поправил последнюю свечу и сел.
– Ну, это проще простого, Годелот. Я вас использую.
Услышав этот странный ответ, шотландец невольно моргнул:
– О.… Ну, это, по крайней мере, честно…
Врач же расхохотался:
– Друг мой, вы, как многие порядочные люди, отчего-то боитесь самых обычных слов! А меж тем все люди используют друг друга, и это правильно, дело лишь за способом и целью.
Видите ли, Годелот, я уже немолод. Семьи я не нажил, а единственного друга потерял много, очень много лет назад. Но с годами я узнал важную вещь: судьбе не по нраву стяжатели, и однажды она устает лить воду в бездонный колодец.
Я всю жизнь копил знания, не заботясь о том, чтобы с кем-то их разделить. Преподавать медицину мне казалось скучным, по натуре я более ученый, нежели наставник.
И лишь в последнее время я ощутил, что делаю что-то не так. В сущности, все мои знания и умения так и не принесли истинных плодов. Быть может, именно за это меня карает судьба, не позволяя мне открыть путь излечения ее сиятельства.
И тут, будто в ответ на мои раздумья, появляетесь вы. Юный, пытливый, распахнутый для свежего ветра. И потому я использую вас, Годелот. Вы – мой шанс извиниться перед судьбой. И я не стану скрывать: я толкаю вас на нелегкий путь. Ведь книга, которую мы сегодня обсуждали, запрещена законом и успела принести своему автору немало тревог. Так что будьте осторожны.
– А вы, – Годелот подался вперед, – вы не находите неосторожным доверять подобную книгу едва знакомому… хм… деревенщине?
Бениньо лишь усмехнулся:
– Друг мой, я уже не в тех годах, чтобы бояться ареста. А если вы столь умны, как кажетесь, то и не подумаете меня предать, погубив при этом самого себя. Да и никто никогда ничему не научится, если все станут прятаться за шкаф. Так что… я рискнул. А жизнь все расставит по местам.
Годелот помолчал.
– Я не подведу вас, доктор, – сказал он наконец.
– Я и не сомневаюсь, – так же просто отозвался Бениньо.
* * *
Той ночью утомленный Годелот спал без сновидений. С самого утра голова раскалывалась то ли от недавней раны, то ли от переполненности мыслями. Вчерашний разговор с врачом, странные слова об использовании, о примирении с судьбой. Шотландец уже не знал, верно ли он понял доктора и вообще понял ли хоть что-то в круговерти иносказаний, завуалированных похвал и полуиронических наставлений Бениньо.
Совершенно измучившись, Годелот заставил себя отбросить эти бесполезные размышления и сосредоточиться на более насущной задаче: сегодня предстояло передать Пеппо письмо.
Выходя в половине восьмого утра из особняка, он услышал за спиной оклик:
– Мак-Рорк, постой!
Замедляя шаги, шотландец поморщился, но догнавший его Марцино улыбнулся самым дружеским образом:
– Да погоди, я всего пару слов сказать! Прости за вчерашнее! Ей-богу, так приперло – хоть в петлю, а ни у кого ни гроша! Семья у меня в городе, Мак-Рорк. За жилье не плачено, а хозяину-то какое дело? Ему вовремя деньги подавай.
Годелот примирительно покачал головой:
– Вот оно что… Я и не знал, что ты человек семейный. Нашел деньги-то?
– Нашел, – кивнул однополчанин, – командир подсобил, храни его Господи. Ну, бывай, парень. Не держи на меня зла. Побегу, женушку порадую, она со вчера изводится.
Марцино унесся, а Годелот неспешно зашагал своей дорогой, поневоле ощутив легкое удовлетворение: новой войны с соратниками ему вовсе не хотелось, а будничная причина вчерашней выходки однополчанина сразу утихомирила досадный внутренний зуд, словно вынула занозу.
…Солнце входило в зенит, когда Марцино вновь постучался в кабинет полковника, на сей раз с видом самой ретивой исполнительности. Поклонившись, он вытянулся перед Орсо и отчеканил:
– Мой полковник! Задание ваше исполнил в точности и спешу вас успокоить: ничего дурного ва… эм… Мак-Рорк не учинял. Как и собирался, явился к госпиталю. Сначала в церковь вошел, постоял, глаза долу – все чин чином. Потом вышел, да к распятию. Там тоже помолился, подаяние в кружку опустил, а потом – вот чудак – под самый постамент бумажку подсунул.
Орсо усмехнулся:
– А это зачем?
Марцино же простодушно осклабился:
– Так поверье же, мой полковник. Дескать, если о ком очень скорбишь или тревожишься – надобно молитву о нем в каком-то святом месте оставить. Я слыхал, в Святой земле прямо в песок на Голгофе письмеца
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 154
