знать! Это нужно и ему, и ей. Хорошо, пусть ей важнее. А вдруг это единственное, чего не хватало ему, чтобы понять, как он ее любит?
— Энди…
— Да. — Он повернулся к ней.
— Я изменилась?
— Изменилась?..
Рейкс привык к ней и не увидел никаких перемен. Даже с другой прической и в новом платье она оставалась той же женщиной, которая была здесь сейчас, которой полагалось здесь быть сейчас, потому что пока все так и задумано… Белль с распущенными каштановыми волосами, удлиненным лицом актрисы, не красавица, но и не дурнушка… длинноногая, с полной грудью и бедрами, узкой талией, такая знакомая в постели и в то же время женщина, которая своими «я думаю», «ну да, но» заставляла его скрипеть зубами от гнева.
— Ты прекрасно выглядишь, — галантно заметил он.
Белль обрадованно продолжала:
— Может быть, и так. Ты ведь оглядел меня с головы до пят. Нужно было слушать, что я сказала, Энди. Я сказала м ы, Энди, мы рады получать подарки от тебя… О боже, неужели тебе все надо разжевать? У меня будет ребенок. Твой ребенок.
Рейкс ничего не отвечал, просто смотрел на нее. Он даже не удивился. Но не потому, что между делом ему иногда приходили в голову такие мысли. Совсем наоборот, Рейкс никогда и не думал об этом. Просто в этот миг он понял, что так и должно быть, снова та же ирония судьбы, которая началась с красной точки в каталоге. Его свобода и безопасность должны шататься и трястись, угрожая развалиться, и держатся только на непреклонной воле. Уже не один год трудился он ради свободы, почти достиг того, чего хотел. А теперь у этой женщины будет его ребенок. Рейкс стоял, но думал не о ней, а о Мери. Мери должна была быть матерью его детей, а не эта безродная кляча. Боже, самое для него желанное носит в себе она, отродье без семьи, опозоренное собственным отчимом (о, да, однажды ночью она выложила ему все о себе). Ее лапали дружки в общих квартирах, с нею в клоповниках спал какой-то продавец-извращенец; ею, как горничной, которая помимо своей воли отдается своему хозяину на чердаке, пользовался Сарлинг… да и он, Рейкс, тоже. Пользовался, но вовсе не для того, чтоб она носила его семя. Только не она. Он увидел, как задрожали ее губы, почувствовал в ней глупую нерешительность… гадает, не сердится ли он… все ли в порядке… Он точно знал, что она скажет. И не ошибся:
— О Энди, я думала… ну, мне казалось, ты обрадуешься. Прости… только я ведь всегда предохранялась. Я не вру, клянусь!..
Рейкс положил свои твердые руки на плечи Белль и быстро прервал ее улыбкой и поцелуем:
— Да не волнуйся ты. Конечно же, рад.
— Неужели, Энди? Ты не обманываешь?
— Конечно, нет. Только не вовремя все это. Решай сама. Думаешь оставить — ну что ж, хорошо. Но если ты хочешь избавиться…
— Избавиться?
— Если хочешь. Это твое дело. Но до корабля лучше не рисковать… мало ли что. Может, ты не сможешь даже ехать.
— Почему ты прямо не скажешь, что он не нужен тебе? — воскликнула Белль дрожащим от возмущения голосом. — Ведь так?
— Белль, я здесь ни при чем.
Первый раз в жизни разочарование и боль заставили ее закричать:
— Послушай, это ты зачал его! Он — твой! Нужен он тебе или нет? Я спрашиваю: да или нет?..
— Не дури, Белль. Это решать тебе, а не мне. Послушай, я всегда был с тобой откровенен. Так вот, ты мне очень нравишься. Если хочешь, я даже по-своему тебя люблю… — Рейкс говорил осторожно, потому что понял: вести себя нужно не так. — Но я никогда не скрывал, что не женюсь на тебе. Нас сблизило общее дело, и между нами произошло то, что неизбежно происходит между нормальными людьми. Но в конце концов мы разойдемся. Если хочешь сохранить ребенка, тогда я, конечно, помогу вам с деньгами. Буду рад, если ты его сохранишь, но тебе нужно подумать и о самой себе. Появится другой мужчина, а ты с моим ребенком. Мужчины не так-то легко мирятся с этим. Видишь, решать тебе, а не мне. — Он подошел, обнял ее одной рукой, притянул к себе: — Успокойся, Белль. Ты долго ждала, чтобы рассказать мне об этом, вот и расклеилась. Но я не должен лгать тебе. Я достаточно сильно тебя люблю, чтобы не говорить откровенно. Если ты сохранишь ребенка, я буду рад и за тебя, и за себя. Если избавишься — я тоже тебя пойму. И все же, как бы там ни было, решай сама. Черт возьми, Белль, — здесь твое будущее. Успокойся, не кипятись. — Он поцеловал ее.
И ей стало ясно: нельзя желать того, чего не существует в природе вообще. Она получила цветы (зачем?), но только не потому, что он понял, каково ей. Сейчас здравый смысл подсказывал: он совершенно прав — решать надо ей самой. Она дождалась от него любви, пусть самой малости, но когда Рейкс обнимал ее, утешая, Белль понимала: чтобы заглушить всякое сопротивление и разочарование, ей хватит даже этого. Вдали от него она еще могла держать себя в руках, но стоило Рейксу прикоснуться, как она была готова по первому его слову раздеться донага и встать на голову. Почему? Боже мой, почему?
— Прости, Энди… — Она отпрянула от него. — Ты, конечно, прав. А я, верно, совсем раскисла, все думала, позвонить тебе или нет. Да и вообще…
— Понимаю. Ты тоже прости, если я тебя обидел. В конце концов, — улыбнулся он, собрав смуглую кожу морщинками у глаз, — ничего подобного со мной никогда не бывало. На меня тут столько всего свалилось, что к твоим словам я был просто не готов. Ты простила меня?
Белль кивнула и снова потянулась к Рейксу. Она прижалась к его груди, знала, чем кончатся эти объятия, что в его любовной игре не будет жестокости, только неспешная, расслабленная нежность. И она решилась. Вопреки его желаниям, вопреки тому, что после корабля он оставит ее навсегда, она решила сохранить ребенка. Будь это девочка или мальчик, у ребенка все равно останется что-то от Рейкса и это что-то будет по-настоящему принадлежать ей. Он положил ее в постель, она закрыла глаза, чувствовала на себе знакомые руки и повторяла: «Будь довольна. Будь довольна и малой толике счастья, ведь большего тебе не достанется. Так или иначе ту дешевую жизнь, какой живут почти все, женщины переносят без лишних слов и не ходят с постными лицами».
Через два
