– Станешь ли ты разбивать зеркало, Серафина, только потому, что боишься в него смотреть?
– Что вы с ней сделаете?
Он поднял ее к солнечному свету, как будто выискивая в ней трещинки.
– Ее интересует ремесло святых, – проревел он. – После без малого семи сотен лет я вроде бы разобрался, как им овладеть. Теперь меня ждет свободная тысяча лет. Я посмотрю, что можно сделать.
Он сделал движение, как будто собираясь уходить, но тут со всех сторон раздались крики: кричали самсамийцы, стоящие позади меня, гореддийские и нинийские солдаты на юге и весь город вместе с ними.
– Святой Пандовди!
Видимо, они услышали, как я зову его по имени, но как они поняли, что он святой? Что видели они? Различали ли огонь его сознания?
Пандовди замер и посмотрел на крошечных человечков, окружавших его. На его лице отразилась усталость.
– Я не уношу с собой все твои проблемы, Серафина, – провозгласил он. – Только самую маленькую. А вот с этим, – он обвел жестом армии вокруг нас, – придется разбираться тебе.
– Я понимаю. – Мой голос зазвучал тише – потому что теперь я слышала его своими реальными ушами. Я возвращалась в свое тело, но пыталась противиться этому. – Как мне поддерживать такой огонь? – крикнула я.
– Невозможно все время жить вот так, наизнанку, – проговорил Пандовди, обернувшись через свое скалоподобное плечо. – Это как-то чересчур, даже для меня.
– Но я не хочу переставать видеть!
Он рассмеялся, и вместе с ним засмеялась земля под нашими ногами.
– Не перестанешь. Ты вернешься к этому, да и вообще будешь теперь мерять мир совсем иными категориями. Но оставаться здесь нельзя. Отпусти этот огонь, доброе сердце. Отдай его миру. Он еще придет.
Пандовди повернулся на своих гигантских пятках, вырвав кусок земли с пастбища, на котором стоял, сделал четыре огромных шага и оказался на другом конце города. Он направлялся на север, к горам. Он прошел сквозь Королевские леса, переступил через первую гряду холмов и исчез.
Я снова взглянула на огненное пламя, которое звали Абдо. Мы пришли к молчаливому соглашению и снова вернулись в свои тела. Наше огромное пламя взорвалось, распространяя волны справедливости, любви и памяти. Оно пошло кругами по всему миру, постукивая косточками знаний, сотрясая сердце самодовольства и отражаясь эхом в тысячах умов.
Я обнаружила, что лежу спиной в грязи. Меня тошнило, и кружилась голова. Я успела слегка привстать и увидеть, как городские ворота открываются и златоволосая королева на гнедой лошади галопом мчится ко мне, окутанная прозрачным солнечным светом.
А потом опустилась благословенная темнота.
36
Первое, о чем я подумала, когда пробудилась: я попала на Небеса. Я лежала на облачке. Теплый осенний ветерок раздувал прозрачные шторы, походившие на невесомые крылышки Благословенных. Лучики оставляли позолоту на каждом предмете, которого касались. Золотой дом был построен из солнечного света. Теперь все обрело смысл.
Это была не моя комната, ни одна из них. Я с трудом приподняла голову, потому что она была очень тяжелой, и увидела Киггза, который сидел ко мне спиной и что-то писал за столом.
Ох, хорошо – он тоже умер. Я была не одна.
– Она пошевелилась! – воскликнул он, услышав мое тяжелое дыхание – или треск облачков подо мной. Он бросился ко мне, опустился на золотистую поверхность моей призрачной кровати и прилег рядом, подперев голову рукой. Он убрал прядь волос (штормовую тучку) с моего лица и улыбнулся. В его глазах сияли звезды.
– Предупреждая твой вопрос: ты проспала весь день. – Он поднес руку к подбородку, а потом прижал ее к щеке, как будто хотел стереть со своего лица глупую улыбку. Но у него не получалось, и он бросил попытки. – Я переживал. Мы все переживали. Этот огромный святой, и огонь, и ты… – Он развел руками, словно пытаясь показать, насколько все это было непостижимо. – Как ты все это сделала?
Я покачала головой, которую наполняли тысячи солнц, сияющих и звонких. Они мешали мне разговаривать. Возможно, я все-таки была не на Небесах, но я больше не принадлежала этому миру. Вероятно, теперь я сама стала миром. А может, разницы и вовсе не было.
Я закрыла глаза, чтобы усмирить буйство, разворачивающееся вокруг меня. Мир больше не пылал, но отголоски того огня были повсюду. Память об огне. Это по-прежнему было как-то чересчур. Я ощущала все и сразу.
– Война… – начала я голосом, шуршащим как осенние листья.
– Объявлен мир, – сообщил Киггз. – Глиссельда провела переговоры со всеми сторонами. Регент Самсама возвращается домой, поджав хвост. Лоялисты и Старый Ард еще здесь – пытаются залатать порванные крылья и разбитое доверие, но они тоже скоро отбывают. Генерал Зира сообщила, что Комонот пробился в Кераму, но подробностей мы пока не знаем.
Киггз наклонился ко мне, и я почувствовала его дыхание на своем ухе.
– Когда святой Пандовди взял Джаннулу на руки, я что-то ощутил. Какую-то печаль, но и облегчение тоже. Как будто я всего мгновение любил ее и теперь хотел, чтобы у нее все было хорошо. Я хотел, чтобы у всего мира все было хорошо. Невероятное ощущение. А потом, прежде чем ты потеряла сознание, это чувство накрыло меня снова, это взрыв… чего?
Я чувствовала, как пылает его огонь, даже с закрытыми глазами. Он горел слишком ярко, чтобы на него смотреть. Я потянулась к нему и дотронулась до его щеки. Он взял мою руку и поцеловал ладонь.
У меня перехватило дыхание. Я казалась себе открытой раной: все ощущения стали в десять раз острее.
– Я не хочу никак это называть, – проговорила я, пытаясь перевести дыхание.
Он рассмеялся – словно солнечные блики на воде.
– Джаннула сияла, но потом святой Пандовди… и ты…
– И Абдо, – добавила я. Он не знал, что видел с нами Абдо.
Киггз продолжал задавать мне вопросы, на которые нельзя было ответить.
– Я хочу понять, что я видел. Хочу знать…
– Святая ли я?
– Нет, я не это хотел спросить, – мягко ответил он. – Но ни в чем себе не отказывай, ответь и на этот вопрос.
Я прищурила глаза еще сильнее. Я медленно приходила в себя, но этот вопрос ускорил процесс, заставил меня вспомнить о своем физическом теле. Моя сорочка – кто переодел меня? – была слишком жесткой и натирала чешую. На пальцах ног остались ожоги. Во рту неприятно пересохло, и мне совсем не мешало бы сходить в уборную. Мое внимание одновременно концентрировалось на всем, что болело, доставляло дискомфорт и неправильно функционировало. Я накрыла глаза рукой.
– Не знаю насчет всего остального, а Пандовди и правда может быть святым.
– Согласен, – произнес Киггз.
– Я видела все, Киггз. Я держала в своем сознании сразу весь мир. – Больше я его уже не держала: я чувствовала, как он от меня ускользает. – Но не… я не могу назвать себя святой.
