— У нас нет своего государства и связанных с ним национальных амбиций. У нас нет исторического наследия, которое следовало бы хранить и защищать. Мы живем в чужих странах и, как правило, преданы осязаемым, живым и настоящим личностям, а не абстрактным понятиям, как Родина, национальная гордость, народ или страна. У нас нет ничего своего, только наши дети. Единственная и величайшая ценность. Только ради них мы способны проявить расовую солидарность и даже предать тех из вас, кого выбрали в качестве своего ориентира в этом мире. Отказаться от мерцаний, которые не сбрасывали уже много лет или… объявить войну, — после этого стало казаться, что тягостное молчание, в которое погрузился сад, можно было резать ножом, а Пестрый, выдержав паузу, продолжил: — Я объявляю общую мобилизацию.
После этих слов мальчик согнул руки в локтях и поднял их на уровень своего живота. Левую повернул ладонью вверх, правую поместил над ней и ладонью вниз. И между ними, у него под туникой в области пупка словно засветился маленький светло-голубой фонарик. Сгусток света вырвался из-под одежды сверкающей искрой и застыл между ладоней ребенка. Я вспомнил, как Ир рассказывал, что всем мерцающим прокалывают пупок, в котором они носят какую-то особую серьгу. Её невозможно увидеть невооруженным глазом и магия тут не поможет. Найти её можно только на ощупь. Похоже, именно такую сережку сейчас задействовал Пестрый. И тут началось развоплощение.
Из толпы стали выстреливать такие же голубые огоньки, срывая мерцания со своих обладателей и накапливаясь между ладоней мальчика. Я вовремя успел бросить взгляд на Ира, и увидел, как от его живота отделилась такая же искра и теперь рядом со мной стоял не светлый эльф, а мерцающий. В толпе начали охать, обнаруживая в своих рядах вместо знакомых эльфов, людей, оборотней и прочих, мерцающие желтоглазые лица. Когда шар в руках Пестрого разросся до размеров футбольного мяча, он его отпустил. И перламутрово-голубой сгусток энергии взмыл в вечернее небо, зависнув над дворцовым садом. Из города за стенами дворца все продолжали и продолжали прибывать и вливаться в него новые искры. Тогда мерцающий заговорил снова:
— В течение четырех дней все мерцающие в этом мире сбросят свои мерцания, где бы они ни были и под чьим бы покровительством не находились. Еще через восемь все они вернутся в Чащу Лис.
— Зачем? — громко и внятно, так, чтобы услышали все, озвучил свой вопрос Камюэль.
Пестрый не стал на него оборачиваться, пояснил для всех.
— Сегодня кто-то осознанно и беспринципно пытался убить ребенка. Нашего ребенка, — с нажимом уточнил он. — Конечно, наши дети гибли и раньше. Но вот уже тысячу лет они умирают, как эльфы, гномы, оборотни, орки, но никак не мерцающие. Сегодня же против Клементириферуса было применено оружие, созданное для уничтожения именно таких, как мы. Это акт прямой агрессии против представителя нашего народа. Если оставить его без внимания, вряд ли вы поймете, что без нас вам будет только хуже. Поэтому мы возвращаемся в Чащу Лис и объявляем войну тем, кто организовал сегодняшнее нападения. Пока угроза не будет уничтожена, никто из наших детей не сможет в ваших государствах чувствовать себя спокойно. До этого момента ничем иным наш народ заниматься не будет.
— Даже служить тем, кого каждый из них выбрал для себя? — спросил его Снежень. Я мог понять императора, у него ведь как минимум один главнокомандующий из мерцающих, не говоря уже про любовницу. А у того же Камюэля первый заместитель и лучший разведчик — оба тоже из изменчивых. Трудно им придется без них.
— Да, — просто ответил мальчик.
— И что все это значит? — спросил я шепотом у Ира. — Ты тоже возвращаешься в родные пенаты?
— Мы все равно собирались после выходных в Чащу Лис. Вот только…
— Я понял, — тяжело вздохнул и озвучил последнюю мысль, — Отпуск отменяется.
Кто бы сомневался, что и в этот раз нам не дадут нормально отдохнуть?
