Боже, царя храни,Царствуй на славу…
Гимн-то из значительно более поздних времен – династии Романовых. Сам понять не могу, почему меня потянуло его спеть.
Федор выслушал внимательно, аж прослезился.
– Георгий, дай я тебя поцелую, – в сердцах притянув мою голову, сказал расчувствовавшийся стряпчий. – Славно поешь. Аки наш диакон во храме. И песня славная. Только чтой-то я не слышал ее ранее. Сам сложил?
– Да что ты, Федор! Сам раньше слышал да запомнил.
– Слова хороши, за самую душу берут…
Это были его последние слова сегодня. Федор вдруг уронил голову на стол и захрапел. Называется, поговорили! Ладно, утро для того еще будет.
Я хлопнул в ладоши. Вошел слуга.
– Боярин устал, отдохнуть желает.
Слуга исчез, но вскоре появился с другими холопами, и Федора вчетвером довольно бережно унесли в опочивальню.
Нас же сопроводили в гостевые спальни.
Выспался я в эту ночь отлично. Сказались усталость после дороги, заботы, гнетущие меня, выпивка, – и я спал мертвецким сном. По-моему, даже проснулся в той же позе, что и уснул. А на лавке аккуратно лежала моя одежда и рядом стояли вычищенные сапоги. Ну, то не внове, слуги у Федора вышколенные, свое дело знают.
В дверь постучали, вошел слуга.
– Князь, хозяин к себе тебя просит.
Я оделся, и слуга провел меня в кабинет.
– Здравствуй, Федор.
– Доброго утра и тебе, Георгий. Садись. – Кучецкой оглядел меня внимательно. Видно, мысли, не дававшие мне покоя, были написаны на моем лице; он заметил мое нетерпеливое ожидание.
– Ты зачем приехал? Какая нужда? Сказывай все без утайки, вижу ведь – в кручине томишься!
И я рассказал ему о своих сомнениях. С чего начать воеводство, где деньги брать?
– Эва, брат. За деньгами в Поместный приказ идти надобно, там уж указ государев есть. О стройке кремля – то не твоя головная боль. И зодчие приедут сами, и кирпич доставят, али завод кирпичный поставят люди государевы. За все казна платить будет. Кремль – дело государево, вот дьяки сами и будут суетиться. Твое дело – дружину собрать, обучить, обустроить. На то тоже деньги выделены. Получать сам будешь или пришлешь кого?
– Думаю, сам.
– Тогда охрану найми. И за меньшие деньги напасть могут и живота лишить.
И Федор еще час объяснял мне, с чего начать и что делать дальше. Конечно, кое-какие мысли у меня и самого были, но Федор растолковал все подробно и внятно.
– Спасибо, Федя.
– Федя… – Кучецкой посмотрел на меня теплым взглядом. – Меня так маманя в детстве звала. Давно так ласково меня никто не называл. Все «Федор» да «стряпчий». Ты вроде вчера песню пел? Али мне показалось на пьяную голову?
– Пел, да уж сам и не помню, что.
– Жаль. Понравилось мне, еще послушать хотел.
– Поди не в последний раз видимся, вспомню, спою еще.
– И то правда – будет еще оказия. В радость мне побратимство наше, Георгий! Вот ведь – зацепил ты что-то эдакое в душе моей. «Сла-а-вься вове-е-ки…» – пробасил вдруг стряпчий, бесконечно переврав мелодию. – А дальше запамятовал… Божественно! – воскликнул Кучецкой. Глаза его увлажнились. – Ну пошли, покушаем.
Мы поели втроем: Федор и я с Глебом.
– Ты вот что, Георгий. Поставь в острог свой главным Глеба. Не все ему в свите твоей ходить. Сам растешь, и боярин пусть растет с тобой.
Я оторопел, не зная, что и сказать. О таком варианте я еще не думал. Стало быть, Федор дальше меня видел и в людях неплохо разбирался, коли сразу Глеба оценить смог, увидев его всего второй раз.
– А что? Сына боярского, Макара, над дружиной своей поставь. Глеба – на острог в этом, как его? – пытался припомнить Федор.
– Охлопково.
– Вот-вот.
– Я подумаю, за подсказку спасибо.
– Боярин, ты сам-то как? Согласен? – Кучецкой посмотрел на Глеба.
– Как князь решит, так и будет.
– Это верно, только я думаю, князь так и решит.
Завтрак закончился в молчании. Вроде бы все насущное обсудили, да и напор Федора я воспринимал с некоторым сопротивлением.
Мы попрощались с Кучецким. Дел полно у всех – и у Федора, и у нас.
В Поместном приказе все бумаги по воеводству, как и говорил Федор, были готовы. Но пока деньги из казны получили, пересчитали – полдня ушло.
– Ну что, Глеб? Сами с деньгами поедем? Или охрану от приказа возьмем?
– Сами. Пистолеты есть, сабли. Неуж не отобьемся, если лихие люди вздумают поперек дороги встать?
Я приторочил один мешок с монетами к своему седлу, второй мешок привязал Глеб. И до Коломны мы добрались без проблем.
Время было уже вечернее, и потому встал вопрос: куда девать деньги? Ни постоялых дворов, ни просто какого-либо подходящего пристанища в Коломне не было. Решили ехать дальше – в Охлопково. Там и изба есть, и воинов достаточно.
По ночной дороге доехали-таки до имения. Из привратной сторожки раздался грозный окрик:
– Стой! Кто такие?
С площадки над воротами свесились ратники с факелами, пытаясь разглядеть приезжих.
– Князь прибыл! Отворяй.
– Сейчас, сейчас!
За воротами засуетились, загромыхал засов.
– С возвращением, князь.
Мы сняли с седел мешки с деньгами и положили в моей избе под топчан.
– Глеб, позаботься о лошадях, устал я что-то!
– Не беспокойся, князь! Отдыхай!
Едва стянув сапоги и сняв кафтан, я рухнул на постель. Чертовски устал, спать хочу.
Вот и проспал деньги… Хорошо еще, что не все.
Утром после туалета и умывания я вернулся в избу, глянул под топчан и похолодел: одного мешка нет! Твою мать! Поспал, называется!
Дрожащими руками я развязал мешок и запустил в него руку. Слава богу – серебро осталось. В Москве я получил один мешок с серебром и второй – с медяками. Вот с медяками мешок и стянули – не мог же он сам уйти. Сколько же там было? Я пошарил в своей переметной суме, достал расписки. Ага, двадцать пять рублей. Не сказать, что сумма велика, но их хватило бы на стадо коров. И что самое паскудное – что вор кто-то из своих. Но кто? Раньше такого не случалось, и я никого подозревать не мог. И когда украли? Если ночью, когда я спал, – так вор мог уже далеко уйти с деньгами. А если утром – наверняка припрятал мешок внутри острога.
