Идея страдать дальше о безвременно наступившей старости показалась мне не очень продуктивной, и я переключился на тему вечную и бесконечную – войну. Еще когда мы тусовались с «комитетским» отрядом под командованием Зайцева, в руки попала интереснейшая книжечка – написанный неизвестным мне автором с простой русской фамилией Токарев и изданный Военным издательством Наркомата обороны в сороковом году «Тактический справочник по германской армии». Просто шедевр, честное слово! Четко, подробно разобранные обычаи и привычки Вермахта, рассказ о боевых группах, авиаподдержке, снабжении и прочем. Причем не только словами, внятные схемы в книге тоже присутствовали.
Непонятно было только одно – почему командиры Красной Армии воспринимали чуть ли не каждое телодвижение немцев как полную неожиданность? Я тогда этот провокационный вопрос энкавэдэшникам задавать, естественно, не стал, но при каждой возможности расспрашивал наших «трофейных». Картинка в результате нарисовалась не самая радостная. Многие наши командиры едва-едва могли похвастаться семилетним образованием, банальные навыки, в наше время обычные для хорошего сержанта-срочника, вроде умения читать карту и грамотно докладывать по радио, считались редкостью, а скачкообразно выросшая перед войной численность вооруженных сил вызвала такой кадровый переполох, что почти все грамотные командиры низшего и среднего звеньев взлетели ступени на две-три, а кто-то и на четыре вверх.
А вот про то, что из хорошего комбата комполка еще надо вырастить, большие начальники не подумали. А стоило бы. Возьмем для примера пертурбации, вроде произошедших с генералом Рычаговым. Полетав в Испании комэском и завалив пяток немцев, Павел Васильевич вошел в фавору и отправился уже к китайским товарищам. С японцами воевать. Из далеких краев он вернулся меньше чем через год, причем на вполне себе придворную должность командующего ВВС Московского округа. Таким макаром за два года он очутился в кресле Главкома ВВС всего Советского Союза, а вот поучиться ему так и не довелось. А главком со знаниями капитана – это хорошо лишь в сказках. Нет, за своих летчиков свежеиспеченный генерал-лейтенант стоял стеной. Виртуозно переводя, к примеру, стрелки на промышленность и авиаконструкторов, когда на совещании высшего комсостава в сороковом году прозвучали серьезные претензии со стороны самых главных в стране людей по поводу невероятной аварийности в авиации. Цифры, которые я совсем недавно прочитал, иначе как ошеломляющими не назовешь. У нас, в «нулевых», самолеты раз в неделю падают, если по всему миру считать, и новостийщики по каждому такому случаю дня три как минимум воют по всем каналам. А в советских ВВС перед войной по два, а то и три самолета в день гробили![69]
Не постеснялся ведь свежеиспеченный генерал-лейтенант сказать товарищу Сталину, что летчики гибнут от того, «что их заставляют летать на гробах», а совсем не от невероятного раздолбайства в войсках и плохой летной подготовки, за которую он как начальник Главного управления ВВС и заместитель наркома обороны по авиации тоже был в ответе. И подобный финт он выкинул даже при том, что его зам, начальник штаба ВВС Смушкевич[70], сам признавал, что пробелы в подготовке личного состава очень серьезные. Интересно, что усатый вождь подобный оппортунизм своего фаворита стерпел, а на кичу Рычагов загремел лишь после знаменитого в узких кругах пролета немецкого транспортника, на сорок лет опередившего соответствующий финт Матиаса Руста[71]. Но если восемнадцатилетний спортсмен-приколист летел на крошечной «Сессне», размерами едва превосходившей маршрутку, то здесь Гансы приперлись на девятнадцатиметровой «Тетушке Ю»[72]. Конечно, можно сделать скидку на несовершенство средств обнаружения, однако если Руст прокрался над дикими лесами Эстонии и Новгородчины и был все-таки обнаружен, а до Красной площади добрался только по причине отсутствия у пэвэошников приказа сбить его, то 15 мая сорок первого немцы не скромничали, а двинули по кратчайшему стратегическому, можно сказать, маршруту Белосток – Минск – Смоленск – Москва. Вот такие пироги.
И репрессии тут ни при чем. Смешно, но отхвативший в свое время Славка Трошин мне как-то по секрету поведал, что, мол, правильно его с командной должности поперли. Так и сказал: «Я иной раз так за воротник закладывал, что в прямом смысле себя не помнил. А у меня под командой четыре гаубицы по шесть дюймов каждая. Прикинь, если бы я при постановке задачи не то сказанул? То-то же!»
А потом и Мишка Соколов кое-чего порассказал. Он ведь у нас «отличник боевой и политической», к тому же мехвод не из последних, вот его по весне на освоение новой техники послали, в 6-й мехкорпус, как раз получивший новейшие Т-34. Почти до самого начала войны он так прокуковал в 4-й танковой дивизии, что стояла в Белостоке, а в родную часть уехал в начале июня. Я так думаю, что, задержись он еще хотя бы на пару недель, и в лагере мы бы не встретились. Но это уже больше к разделу «Случайности на войне» относится. А от «баек» нашего танкиста волосы дыбом вставали!
Для начала дивизию, в которой он квалификацию свою повышал, создали на базе танковой бригады, причем существовавшие в ней танковые батальоны раздербанили аж по четырем дивизиям, причем в «материнской», 4-й, оставили лишь один. Затем к этому внезапно распухшему батальону докинули «варягов» – танкистов из других бригад, пехотинцев сразу из четырех стрелковых дивизий, сверху посыпали всякими частями обеспечения и обозвали это смешное блюдо танковой дивизией. А поскольку тяжелой танковой бригаде, на базе которой все это создавалось, свои артиллерия и мотопехота по штату не полагались, то от щедрот их подкинули из 29-й стрелковой дивизии. Соответственно, уже пятой по счету. О какой слаженности может идти речь, если офицеры едва-едва друг друга в лицо на второй месяц узнавать стали? Да и дальше было все не менее весело – поскольку получившееся образование по численности личного состава до штата все равно не дотягивало, умные головы в штабе округа собрали по горсточке во всех частях округа бойцов и в приказном порядке отправили к новому месту службы. Я, когда попробовал поставить себя на место командира дивизии генерал-майора Потатурчева, чуть не рехнулся. Впрочем, поскольку фамилия показалась мне знакомой, чуть позже я напряг память и вспомнил, где читал о данном военачальнике. Занятную компиляцию из воспоминаний немецких вояк, собранную и обработанную историком Карелом или Карелем (наши переводчики так и не смогли в свое время договориться, как его называть), я перечитывал несколько раз. И в ней как раз этому генералу места посвящено было едва ли не больше, чем Сталину и Жукову, вместе взятым. Во-первых, он был первым нашим генералом, попавшим в плен к немцам, а во-вторых, на допросах он пел, что твой соловей, без малейшей утайки вываливая на изумленных «дойче офицерен» совершенно секретную информацию. После войны был освобожден, но фильтр не прошел и умер в тюрьме. Карель еще долго распинался в своей книжке про то, что, мол, у большевиков нет никакого понятия об офицерской чести, а вот настоящий военный прусской школы молчал бы как рыба об лед. Насчет генералов немецких не знаю, допрашивать еще ни разу не приходилось, а остальные поют – только в путь! Даже шибко идейные эсэсовцы при должном подходе в Пласидо Доминго превращаются.
