Книга Мы живые - Айн Рэнд

Лео в одиночестве сидел у камина и курил. Сигарета, которую он некрепко держал в пальцах, в конечном счете выскользнула и осталась незамеченной лежать на полу. Лео взял еще одну и, не зажигая, долго рассеянно мусолил ее в руках. Затем он огляделся вокруг в поисках спичечного коробка; и хотя тот лежал на ручке кресла, Лео с трудом отыскал его. Подняв коробок, он изумленно уставился на предмет поисков, силясь вспомнить, что он хотел сделать.

В последние две недели Лео говорил мало. Изредка он целовал Киру с натянутой нежностью, однако она, чувствуя те усилия, которые он прилагает, старалась избежать прикосновений его губ и рук.

Лео часто уходил из дому, и Кира никогда его ни о чем не спрашивала. Он пил слишком часто и слишком много, но она не делала никаких замечаний. Оставаясь дома вдвоем, они хранили молчание, которое лучше слов говорило ей о том, что все кончено. Лео тратил последние деньги, и Кира не задавала ему вопросов о будущем. Она вообще ни о чем его не спрашивала, потому что боялась заранее известного ей ответа: она проиграла.

Когда Кира пришла с похорон домой, Лео даже не встал, он продолжал неподвижно сидеть у камина, гладя на Киру отсутствующим взглядом.

Кира молча скинула пальто и повесила его в гардероб. Снимая шляпу, она услышала резкий, жестокий смех Лео, который заставил ее обернуться. Она глянула на него широко раскрытыми глазами:

— В чем дело, Лео?

— А ты не знаешь? — вспылил он. Кира отрицательно покачала головой.

— Я все знаю, — бросил он.

— Что именно, Лео?

— Думаю, неуместно говорить об этом прямо сейчас, после похорон твоего любовника. Как ты считаешь?

— Моего…

Лео поднялся и подошел к Кире. Он стоял, держа руки в карманах, окидывая ее тем надменным взглядом, который она боготворила; скривив губы в пренебрежительной усмешке, он четко проговорил три слова:

— Ты — маленькая сучка.

Кира застыла на месте; ее лицо побледнело.

— Лео…

— Заткнись. Я не хочу от тебя ничего слышать. Ты мерзкая маленькая… Я бы не возражал, если бы ты была такая же, как мы все! Но ты, со своей святостью и высокопарностью, наставляя меня на путь истинный, легла под первого партийного засранца, который соблаговолил на тебя влезть.

— Лео, кто…

— Заткнись… А впрочем, я дам тебе возможность ответить всего лишь одним словом на мой вопрос. Ты была любовницей Таганова? Была? Да или нет?

—Да.

— Все время, пока я отсутствовал?

— И после моего возвращения?

— Да. Что тебе еще сказали, Лео?

— А что ты еще хотела, чтобы мне сказали?

Лео посмотрел на Киру неожиданно холодным и ясным взглядом. — Кто рассказал тебе обо всем, Лео?

— Один твой приятель. Вернее, его приятель. Наш дорогой товарищ Павел Серов. Он заходил, возвращаясь с похорон. Он просто хотел поздравить меня со смертью моего соперника.

— Для тебя это было… было большим ударом, Лео!

— Это была самая хорошая новость после революции. Мы пожали друг другу руки и выпили вместе с товарищем Серовым, За тебя и за твоего любовника. А также за всех других твоих любовников. Видишь ли, это значит, что теперь я свободен,

— Свободен… Отчего, Лео?

— От маленькой дуры, которая поддерживала во мне остатки самоуважения. Маленькой дуры, которой я не осмеливался смотреть прямо в лицо, которой боялся причинить боль! Знаешь, забавно получается Я имею в виду тебя и твоего героя коммуниста. Я думал, он принес себя в жертву, чтобы я был с тобой. А ты просто-напросто надоела ему, и он. возможно, ради какой-нибудь другой шлюхи, решил избавиться от тебя. В роду человеческом не осталось ничего благородного.

— Лео. не будем обсуждать его, хорошо?

— Гы по прежнему его любишь?

— Какая тебе — сейчас — разница?

— Абсолютно никакой. Я даже не буду тебя спрашивать, любила ли ты когда-нибудь меня или нет. Это мне тоже безразлично. Было бы даже лучше, если нет. Легче будет в будущем.

— Ты говоришь о будущем, Лео?

— Каким же ты хотела его видеть?

— Догадываюсь. Получив уважаемую должность в советском учреждении и зачахнув над примусом и продовольственными карточками, охранить непорочность духа, души и чести — всего гого, что никогда не существовало и не должно существовать, а если и существовало бы, то заслуживало бы самых чудовищных проклятий. С меня довольно. Все не так уж безысходно. Я буду пить шампанское, есть белый хлеб, носить шелковые рубашки и рэяьезжать в лимузинах, и мне не придется ни о чем беспокоиться. Да здравствует диктатура пролетариата!

— Лео… что ты собираешься делать?

— Я ухожу.

— Куда?

— Сядь.

Лео сел за стол. Взгляд Киры задержался на покоящейся в свете лампы его удивительно белой руке, голубые вены которой казались безжизненными. Кира села рядом, лицо ее ничего не выражало, глаза были полуприкрыты. Лео заметил сухие иголочки ее ресниц.