Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
— Какие жестокие слова! — вырвалось у Освальда.
— Страдания ожесточили ее, — ответил князь Кастель-Форте, — но я нередко видел ее в более спокойном состоянии духа; иногда, позвольте вам сказать, она даже защищала вас, когда я вас обвинял.
— Так вы считаете, что я очень виноват? — опросил лорд Нельвиль.
— Должен признаться, это так, — ответил князь Кастель-Форте, — я считаю, что вы тяжко провинились перед ней. Если кто-нибудь обидит женщину, это не повредит ему во мнении света; хрупкие идолы, которых сегодня боготворят, завтра могут быть сброшены с пьедестала, и никто не вступится за них; тем более уважения они мне внушают: ведь только совесть велит нам их щадить. Мы можем совершенно безнаказанно причинить им ужасное зло. Удар кинжала карается законом, а терзания любящего сердца становятся предметом насмешек; по мне, лучше уже нанести удар кинжалом.
— Поверьте мне, — вымолвил лорд Нельвиль, — я тоже глубоко страдал; в этом мое единственное оправдание, и прежде Коринна поняла бы меня. Но теперь, быть может, мои слова ничего не значат для нее. Во всяком случае, я хочу ей написать. Я хочу верить, что сквозь все преграды, вставшие между нами, она услышит голос друга.
— Я передам ей ваше письмо, — сказал князь Кастель-Форте, — но заклинаю вас, пощадите ее: вы не знаете, как много вы значите для нее еще и теперь. Пять лет не смогли изгладить ваш образ из ее сердца, ибо все время она думала только о вас. Хотите узнать, в каком она теперь состоянии? Тогда я открою вам одну ее странную причуду, на которой она настояла, как я ее ни отговаривал.
С этими словами князь Кастель-Форте отворил дверь в свой кабинет, и лорд Нельвиль последовал за ним. Сперва он увидел портрет Коринны, где она была изображена в том виде, в каком некогда появилась в первом акте «Ромео и Джульетты»; в тот день он был особенно пылко увлечен ею, и черты ее дышали счастьем и покоем. Воспоминания об этом золотом времени захватили все существо лорда Нельвиля; он еще находился под этим обаянием, когда князь Кастель-Форте взял его за руку и, отдернув траурный занавес с другого портрета, показал ему Коринну — такою, какая она была теперь: она пожелала, чтобы художник, писавший ее портрет в этом году, изобразил ее в черном платье, которое она неизменно носила после возвращения из Англии. Освальд тотчас же вспомнил о незнакомке в черном, встреченной им в Гайд-парке; но особенно его поразила непостижимая перемена в ее лице. Она была бледна как смерть; глаза ее были полузакрыты; длинные опущенные ресницы скрывали ее взгляд и бросали тень на ее бескровные щеки. Под портретом была написана строка из «Pastor fido»:
Ch’a pena si pum dir: questa fù rosa[29]{260}.
— Как! — сказал лорд Нельвиль, — неужто она сейчас такая?
— Да, — отвечал князь Кастель-Форте, — и за последние две недели она еще более изменилась.
При этих словах лорд Нельвиль выбежал из комнаты как безумный: казалось, он помешался от горя.
Глава третья
Возвратившись домой, он целый день провел запершись в своем кабинете. Когда наступил час обеда, Люсиль тихонько постучалась к нему. Он отворил дверь и сказал:
— Дорогая Люсиль, позволь мне сегодня остаться одному, и не сердись на меня за это.
Люсиль повернулась к Жюльетте, которую она держала за руку, поцеловала ее и, не сказав ни слова, удалилась. Нельвиль затворил дверь и подошел к столу, где лежало письмо, которое он писал Коринне. «Неужели я заставлю страдать и Люсиль? — прошептал он со слезами на глазах. — К чему мне жизнь, если все, кто меня любит, несчастны по моей вине?»
Письмо Освальда Коринне
Поверьте, я не посмел бы вам писать, если бы не знал, что вы самая великодушная женщина на свете! Вы вправе осыпать меня упреками, и будет только справедливо, если ваши страдания истерзают мне сердце. Разве я не изверг, Коринна? Ведь я причинил вам столько зла, хотя и любил вас. Но я сам так жестоко страдаю, что не могу считать себя закоренелым злодеем! Вам известно, что, когда я вас встретил, я был подавлен печалью, которую мне суждено испытывать до конца моих дней. Я не надеялся на счастье. Я долго боролся с собой, сопротивляясь вашему обаянию, но, когда наконец ему подчинился, я все-таки не смог прогнать грустное чувство, предвестие моей несчастной судьбы. То мне представлялось, что вы посланы мне для моего блага отцом, который следит с небес за моей участью и молит Творца, чтобы меня любили на земле так же нежно, как любит меня он. То мне казалось, что я нарушу его волю, если женюсь на чужестранке и отклонюсь от жизненной стези, предначертанной мне моими обязанностями и положением в обществе. Эти чувства возобладали надо мной, когда, вернувшись в Англию, я узнал, что отец заранее был против моего брака с вами. Будь он жив, я дерзнул бы поспорить с ним и, быть может, настоял на своем; но те, кого уже нет, не могут нас услышать, и их последняя воля становится для нас еще более дорога и священна.
Ко мне вернулись все былые привычки, и я почувствовал, как глубоко связан с родиной; я встретил вашу сестру, предназначенную мне в жены отцом: мне казалось, что с ней я обрету покой в семейной жизни. В моем характере есть известная слабость, и я страшусь всего, что может внести тревогу в мое существование. Я легко обольщаюсь новыми надеждами, но я столько страдал, что моя израненная душа боится слишком сильных волнений; я боюсь принимать решения, которые могли бы заставить меня оскорбить память близких мне людей, тех, кого я люблю с колыбели. И все же, Коринна, если бы я знал, что вы приехали в Англию, я никогда бы не отказался от вас — чудесное доказательство вашей любви победило бы все мои колебания. Ах, к чему говорить, что бы тогда произошло? Были ли бы мы счастливы, способен ли я быть счастливым? Я так нерешителен, что, даже избрав самый прекрасный жребий, неминуемо сожалел бы о другом!
Когда вы вернули мне свободу, я разгневался на вас: мне пришли на ум мысли, какие пришли бы всякому, кто видел вас. Я сказал себе, что столь выдающаяся женщина легко может обойтись без меня. Коринна, я знаю, что разбил ваше сердце; но я думал, что жертвую только собой и буду страдать больше вас, что вы забудете меня, а я буду вечно о вас сожалеть. Потом меня захлестнули обстоятельства; я вовсе не отрицаю, что Люсиль вполне достойна тех чувств, которые она мне внушила. Но когда я узнал о вашей поездке в Англию и о том, сколько горя я вам причинил, жизнь стала для меня пыткой! Четыре года я искал смерти на поле сражения, не сомневаясь, что, узнав о моей гибели, вы простите меня. Конечно, вы можете сказать, что после стольких страданий и мук вы сохранили верность неблагодарному, который ее не заслужил; но подумайте о том, что жизнь мужчины осложняется всевозможными обстоятельствами, при которых легко нарушить постоянство в любви. Однако, если правда, что не дав никому счастья, я и сам его не нашел; если правда, что, с тех пор как я вас покинул, я одинок и ни с кем не бываю откровенен, что мать моего ребенка, имеющая все права на мою привязанность, не понимает моих самых сокровенных мыслей и чувств; если правда, что от безысходной тоски снова вернулась моя прежняя болезнь, от которой, Коринна, я некогда излечился благодаря вашим заботам, и я приехал в Италию не для поправления здоровья — вы же знаете, что жизнь мне недорога, — но для того, чтобы проститься с вами; если все это правда, неужели вы откажетесь повидаться со мною хоть один раз, один только раз? Я добиваюсь этого, ибо я верю, что так будет лучше и для вас. Не о своих страданиях я сейчас думаю. Пусть я буду несчастен! Пусть у меня навеки останется камень на сердце, но неужели я уеду отсюда, не поговорив с вами, не испросив у вас прощения! Я заслужил свои страдания и буду терпеть их. Но мне кажется, что у вас станет легче на душе, если вы сможете считать меня своим другом, если узнаете, как вы мне дороги, если вы это почувствуете по взгляду и голосу Освальда, этого преступника, сердце которого не так изменилось, как его судьба.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
