– Век живи, век учись, брат Медников! Но почему им велено действовать только после Берлина? Тут что-то не то, Евстратий! Витте порядки на железной дороге досконально знает. Если буфетчик на неумёх внимание обратил, то он и подавно. Рискованно им медлить, раскусить могут. Депешу Новицкому я в Минск отправил, предупредил, но… без инструкций. Действовать он должен по обстоятельствам. То есть ждать, пока покусители себя не проявят. Вот черт побери! Молод наш Андрейка, неопытен! Как бы дров не наломал…
⁂
– Стало быть, выдали вы своих исполнителей, господин доктор, – констатировал полковник Герасимов, выслушав сбивчивый рассказ Дубровина. – Слава богу, что у вас хватило ума не лично давать им задание…
– А вы бы не выдали, ежели револьвер в глотку засовывают? – окрысился тот. – Но как узнали про меня? Этого адъютанта-инородца непременно отыскать надо, Александр Васильевич! И карета приметная, с гербом!
– Перестаньте, господин Дубровин! – поморщился Герасимов. – Нет никакого адъютанта! Есть ряженый! Очень осведомленный ряженый…
– Слушайте, господин полковник! Совсем из головы вон: он ведь на прощание, когда из кареты меня выпихнул, крикнул: «Смерть самодержавию!» Стало быть, революционер, среди тех искать надобно.
Герасимов насмешливо покосился на перепуганного до сей поры вождя «черной сотни»:
– Вы что же, всерьез полагаете, что революционеры озаботились предстоящим покушением на Витте, господин Дубровин? Да они сами на Витте давно зубы точат. Это маскировка, причем не самая умная.
– Но вы злодея-то все равно, надеюсь, искать будете?
– Буду. Но только общим, так сказать, порядком. Без привлечения всех сил и средств. Нельзя нам к этому эпизоду внимание общества привлекать, господин Дубинин!
– Но как же так?! Меня едва не убили, пытали, а вы «общим порядком»? – возмутился тот. – На тормозах дело спускать будете?
– Не нравится? Тогда давайте я вас для начала официально допрошу – прищурился Герасимов. – Занесем в протокол требования похитителя: чего он от вас добивался? Имен тех, кого вы послали убить председателя Комитета министров Витте?
Дубинин обескуражено замолк.
– Так-то, Александр Иванович! Не об «адъютанте» думать нынче надо, – Герасимов оглянулся и понизил голос. – Казарина убирать надо! Того, кто исполнителям задание давал. В Москву хоть отправьте срочно – но только так, чтобы найти его можно было в любой момент. Понятно?
– Не маленький! – сварливо отозвался Дубинин, чувствуя, между тем, немалое облегчение от того, что «убирать» Казарина придется не ему.
– По первоначальному плану, ваших «патриотов» должен был шлепнуть мой человек, который в Берлине на поезд с Витте сядет, – продолжал размышлять вслух Герасимов. – Но раз вы ряженому имена назвали, я не исключаю того, что Витте будет предупрежден и примет меры. Кстати, вы уверены, господин Дубровин, что Казарин ни с кем не поделился деталями вашего поручения?
– Я вообще уже ни в ком и ни в чем не уверен, господин полковник – угрюмо буркнул Дубровин.
⁂
Человеком, которому полковник Герасимов поручил устранение убийц Витте, был вечный студент Борис Юткевич. Вступив в кружок социалистов-революционеров еще в университете, он очень скоро разочаровался в их «излишне мягкой» программе свержения самодержавия, принципиально отвергающий насилие. Поначалу он пытался убедить товарищей-«белоручек», что негоже истинным вершителям судеб России бояться запачкать руки кровью адептов самодержавия. И даже показал пример революционной решительности, ограбив и убив в одиночку ростовщика. Однако принесенная им внушительная денежная добыча его соратников отнюдь не вдохновила. А узнав на следующий день из газет о подробностях ограбления, сопровождаемых жестокими пытками, товарищи устроили над Юткевичем суд чести и с позором изгнали его из своих рядов.
Юткевич, впрочем, не горевал. Прогуливая деньги ростовщика, он достаточно быстро сошелся с настоящими единомышленниками – небольшой, но крайне радикальной революционной группировкой. Ни внятной программы, ни устава у этого полубандитского формирования не было. Был только девиз: «Бей эксплуататоров!».
С новыми товарищами Юткевич совершил два «экса» – акта экспроприации, – выбрав объектами пополнения революционной кассы почтовую экспедицию и небольшой частный банк. Однако денег в результате было взято немного. Юткевич понимал, что для серьезного «экса» нужна не менее серьезная подготовка: наводчики, информаторы, время. И в любом случае – деньги, оборотные средства. Он попытался втолковать все это новым друзьям-единомышленникам, но те и слушать не желали о том, чтобы отказаться от своей доли и пустить добытое кровью и потом на подготовку серьезного «экса». Пришлось с соратниками расстаться: троих Юткевич застрелил, двое успели скрыться.
Оставшись один, Ют (такую кличку ему успели дать соратники) принялся размышлять о своей дальнейшей жизни. Уходить из революции не хотелось: это, в конце концов, было весело, это было интересно, это был адреналин в крови. С другой стороны, слушать лозунги и пустопорожние рассуждения революционных товарищей ему было скучно. Вернуться в университет, откуда его дважды отчисляли за хроническую непосещаемость и убеждения?
Сомнения разрешила новая встреча с идейными товарищами. На сей раз ему не пришлось никого искать: слухи о бесстрашном революционере-одиночке Юте и молва об «огромадных деньжищах», добытых в результате двух дерзких «эксов», привлекли внимание ячейки эсеров-максималистов. Ячейка насчитывала более сорока человек и отчаянно нуждалась и в деньгах, и в таких отчаянных боевиках. Юту предложили вступить в партию и возглавить звено бойцов-экспроприаторов. Разумеется, он согласился.
А потом Фортуна повернулась к нему спиной. Первый же «экс», на подготовку которого ушло почти полтора месяца, оказался провальным. В перестрелке с охраной банка Ют был ранен и взят полицией с поличным. И звенеть бы Юту кандалами по Владимирскому тракту – однако полицейский дознаватель оказался неплохим доморощенным психологом, и после первого же допроса сообщил по инстанции, что есть подходящий кандидат на вербовку.
Собственно, Юта и вербовать в осведомители долго не пришлось. Он счел, что быть «разведчиком в тылу» вчерашних соратников гораздо интереснее, чем просто «шагать в революцию». Не раздумывая, он дал требуемую подписку о согласии стать осведомителем и вместе с куратором из Петербургской охранки придумал легенду о счастливом спасении из лап полицейских. И для правдоподобности не ранил, как уговаривался с куратором, а убил охранника в лазарете и бежал.
И пошла у Юта веселая жизнь! Он с одинаковой легкостью и лихостью организовывал «эксы» (с ведома охранки) и подставлял при этом тех, кто ему верил. Передавал куратору сведения о ячейке и ее планах и делал так, что подозрение в предательстве всякий раз падало на кого-то другого.
Разумеется, бесконечно так продолжаться не могло. Несколько мелких ошибок Юта привели к тому, что он сам попал под серьезные подозрения и вынужден был уйти в глухое одиночное подполье. О возвращении «в революцию» в Петербурге и Москве не могло быть и речи. И полковник Герасимов, не желая окончательно терять ценного провокатора, решил перевести его в заграничное отделение охранки, где Ют еще мог принести пользу отечеству. Правда, имело место небеспочвенное опасение, что, оказавшись в Париже или Женеве, Ют может со свойственным ему цинизмом и легкостью предать своих кураторов и раствориться в Европе. Поэтому он использовал для «наживки» младшего брата Юта, сначала осторожно введя его в революционное движение, а потом серьезно скомпрометировав его.
