видать. Подлетает конь, бросила я под ноги ему цветы, а сама поцепилась коню на шею, думаю — убей, не разожму пальцы. Тогда тот парубок поднимает меня в седло и говорит: «Не узнаешь меня, загордела». Я смотрю и тебя узнаю. И просыпаюсь. И хоть не снилось мне, что я плакала, а подушка мокрая, вся в слезах…
— Хороший сон. — И, вспомнив о вечном желании Даши иметь ребенка, механик проговорил: — Знаешь, к чему это снилось тебе? К тому, что будет у тебя маленькая лялька.
— От кого, от ветра? — Даша вздрогнула, подумала с внезапной уверенностью: «А и в самом деле, будет у меня дите от тебя, желанного человека». И тут же решилась, сказала:
— Люб ты мне, больше всех на свете люб. Давно люб. Хоронилась, молчала, а теперь не могу. — Припала к нему, обдавая ухо горячим дыханием. — Что ж ты, может, и не увидимся больше, ну что же ты! — Жадно притянула к себе. — Женщина я, пойми…
— Понимаю, сам не из дерева, только люди кругом, нельзя, командир я! — вздохнул тяжело, спрыгнул с воза. — Надо нам подождать, Даша. Останемся живы — поженимся. Матерью будешь Лукашке. — Поцеловал ее в холодный лоб и сразу провалился в темноту.
— В лоб целовать — заботу снимать, — проговорила счастливо Даша.
Мимо нее, обдав ее комками грязи, проскакал ординарец, хриплым голосом крикнул:
— Иванов где?.. На совет к Фрунзе кличут!
XL
Совещание командующих армиями, реввоенсоветов армий и наиболее выдающихся командиров назначено было в неуютном здании станции Апостолово. Совещание долго не начинали: ждали Буденного, который почему-то запаздывал. По просьбе Фрунзе в комнате не курили. Никто не шутил, не смеялся — вспоминали недавние операции, путались в подсчетах штыков и сабель, участники поправляли друг друга, негромко спорили.
Говорили о том, что маловато снарядов, плохо с обмундированием и продовольствием, о том, что сама природа создала непреодолимые укрепления на Перекопе. Отмечали, что базы снабжения еще в двухстах верстах от фронта.
У стола в летней выгоревшей косоворотке сидел, внимательно прислушиваясь к разговорам, невысокий человек с редкой бородкой. Иванов тотчас узнал в нем Фрунзе. Рядом с главнокомандующим у стратегической карты, висевшей на стене и испещренной разноцветными флажками, стоял личный его адъютант-секретарь Сиротинский.
Иванов подошел к командиру дивизии Апанасенко.
— Пойдем покурим, — предложил Апанасенко.
Иванов вышел с ним на перрон.
Дул колючий северный ветер, крутил обрывок веревки, медный, осколком разбитый и позеленевший колокол трогательно позванивал. На станции не было ни одного дерева, ни одного куста, кругом голая, прилизанная осенними ветрами степь.
Апанасенко звякнул шпорами, уселся на рассохшуюся пожарную бочку.
— Чего он хочет, Троцкий? — Апанасенко зло затянулся цигаркой и сплюнул. — Если бы не он, Крым давно бы нашим был. Ведь план ЦК по разгрому белогвардейщины разорвал деникинский фронт на три части: главные силы Деникина бежали на Северный Кавказ, западные группы добровольческих войск были отброшены в Юго-Западную Украину, и только Слащов, в тылу белых дравшийся с Махно, ушел за Крымский перешеек, а у него не больше трех тысяч штыков и тридцати орудий. Вот здесь и можно было их раздавить в короткий срок, с малой кровью…
Хлопнула дверь. На перрон вышел комдив Блюхер.
— Опять на близорукого капаешь?
— Отвожу душу.
Апанасенко еще хотел что-то сказать, но в это время к станции галопом подскакали три всадника. Один из них, путаясь в полах бекеши, быстро вбежал в помещение, двое других остались около лошадей.
— Пойдемте, Буденный приехал, — сказал Блюхер, бросая на землю окурок и раздавливая его ногой.
Но это был не Буденный, а Ворошилов, приехавший на своем неизменном коне Маузере. Вошедшие вслед за ним Иванов и Апанасенко увидели непривычную сцену: Ворошилов и Фрунзе крепко сжимали друг друга в объятиях. Приятное и доброе, ласковое лицо Фрунзе покрылось густым румянцем.
— Сколько лет не виделись мы с тобой, Клим!
— Да, Арсений, как встретились на Стокгольмском съезде партии, с тех пор… — сказал Ворошилов. Сбросив бекешу, он сел к столу. На нем был синий, наглухо застегнутый френч с двумя орденами, приколотыми один над другим.
В эту минуту в комнату вошел Буденный.
Фрунзе, проведя пухлой рукой по начинающим седеть волосам, строго посмотрел на командарма. Буденный прислонился к окну. На лицах присутствующих отразилась тревога.
— Наша задача сводится к тому, чтобы окружить и уничтожить Врангеля в Северной Таврии, не дать ему ускользнуть в Крым через Перекоп и Чонгар, — отчетливо проговорил Фрунзе. — Все это мною сформулировано в следующем приказе. — Фрунзе взял со стола блокнот, прочел: — «Во что бы то ни стало не допустить отхода противника в Крым и согласованным, концентрическим наступлением всех армий уничтожить его главные силы, группирующиеся к северу и северо-востоку от перешейков, отрезать пути его отхода в Крым и стремиться на плечах бегущих овладеть перешейками». Я прошу вникнуть в приказ. Помните — семь раз отмерь, а один раз отрежь.
Ворошилов поднялся, что-то шепотом сказал Фрунзе. Фрунзе улыбнулся. Слушал он, слегка наклоняя голову вправо, словно был глуховат на правое ухо.
— Шестой армии разгромить части противника, находящиеся перед ней, ворваться в Перекоп, отрезав Врангелю единственный путь отступления в Крым.
Иванов посмотрел на фигуру командующего Шестой армией. Корк, сняв пенсне, протирал носовым платком стекла; потом Иванов с завистью взглянул на его маузер в деревянной оправе, подумал: «И зачем этому увальню такое дорогое оружие?»
— Семену Михайловичу со своей армией двинуться от Каховки на фронт Аскания-Нова — Громовка, ударить оттуда на Айгаман, Серогозы, окружить и уничтожить главные конные силы противника. Второй Конной армии двинуться на Серогозы и участвовать с Первой Конной в окружении и уничтожении главных сил противника; Четвертой и Тринадцатой армиям наступать в западном и юго-западном направлениях.
Комдив 4 — Тимошенко, вытянувшись во весь свой богатырский рост, стал объяснять что-то Буденному, тот нетерпеливо махнул рукой. Человек решительных действий, он давно ждал этого приказа. Приказ поднял в душах командиров бурю. Все знали: Фрунзе сейчас предрешил гибель белых. Конец войне. Десятки тысяч красноармейцев вернутся к своим семьям, к земле, к заводам, к оставленному труду. Все знали, что пулеметчики мечтали взяться за ручки плугов, а кавалеристы не раз вынимали шашки и наотмашь косили вызревшие колосья пшеницы.
Иванов понял, что дивизии, составлявшей главную колонну Шестой армии, в которую входил его полк, Фрунзе поставил задание: наступление с Каховского плацдарма в полосе шляха на Перекоп — разгромить находившийся на этом направлении второй корпус генерала Витковского и овладеть Перекопом.
Комдив Лифшиц увидел Иванова, подозвал к себе, передал ему приказ, передвинуть полк в Каховку. Лицо Лифшица было смуглое, небритое, глаза по-прежнему необычайно светлы.
Получив
