Сагромах снова посмеялся.
— Малыш Бьё! Да, этот и впрямь пешеход! Кстати, неплохое прозвище было бы для него.
— Всяко лучше, чем Водяной Бык! — буркнул Кхассав. — Откуда оно у него, кстати?
— Не твое дело, — раздался голос Бьё из-за спин собравшихся. — Тан, тану, там дело к завтраку. И еще, думаю, вам стоит поговорить с Шухраном. Гед отправил за братьями Адальмы, и Двурукий, кажется, вот-вот свихнется.
— О, это хорошо, — отозвалась Бану с улыбкой. Маатхас посмеялся.
— Ага, малой не трус. Но подбодрить его стоит. Вы же помните братьев Адальмы, там вряд ли хоть один обрадуется просьбе увести девчонку за Астахирский хребет.
— Дай нам пару минут, — попросил Сагромах. — Мы скоро будем. И Шухрану скажи.
Бьё, кивнув молча, отошел. Глядя ему вслед, Бансабира обронила:
— Знаете, мы действительно можем договориться об участии, по меньшей мере, моей части северян в вашем деле, государь. Я не дам вам людей, но, — Бансабира тут же воздела руку, предостерегая рамана от протеста, — я готова ссудить необходимое золото на вооружение и поставить пятьдесят кораблей при выполнении двух условий.
— Бану, — Сагромах позвал, и Бансабира обернулась с улыбкой, которую он хорошо выучил: верь мне.
— Сто кораблей, если я соглашусь на условия.
— Семьдесят, и вы не согласитесь, раман, а выполните их.
— Восемьдесят и я слушаю.
— Семьдесят пять, и первое в том, чтобы прожить здесь до конца ноября на правах обычного пришлого южанина за танскими спинами. Это поможет вам понять, почему я отказываюсь дать людей.
— Я раман Яса, я не могу так долго отсутствовать на троне.
— Ваш отец отсутствовал на троне всю жизнь, и ничего, — заметил Сагромах.
— И все знают, чем кончилось! — запротестовал раман. — Ну хорошо, предположим. Но что, если меня убьют здесь? Как вчера Торна?!
— Ну как что? — Бану развела руками. — Самоочевидно, что это будет погибель по собственной неосторожности. Но даже если это не убедит никого южнее, и все явятся с ордами, мы будем ждать их у подножья Астахирского хребта, и Снежный Змей сделает за нас половину дела.
Кхассав прицокнул с завистью и восхищением одновременно:
— Хорошо, должно быть, за пазухой у дракона.
Бансабира молча ухмыльнулась, чуть наклонив голову.
— Ладно, тут я согласен. А второе?
— А о втором я расскажу вам в чертоге, когда мы вернемся за Астахир, в основную часть танаара. Если вы справитесь с первым.
Кхассав задумался.
— Я все-таки государь. Я не заключаю сделок с собственными подданными, Бансабира…
Бану стояла молча, как и Маатхас, и спокойно сносила взгляд рамана. Тот молчал и хмурился.
— С подданными нет, — примирительно согласился Маатхас. — Но вы ведь приехали за союзниками?
Раман перевел взгляд на тана.
— Мне нужно как-то дать знать своим людям, что все в порядке и сообщить в столицу о задержке.
— Мы подсобим, — пообещала Бану. — А в то, что касается столицы…
— Вы ведь раман Яса, — усмехнулся Сагромах, и тогда Кхассав окончательно понял, что на деле нет у него здесь никакой власти.
Глава 11
Алай Далхор стоял на балконе самого верхнего этажа, размышляя о предначертании, которое ему не дается. Он снарядил армию для войны в Ласбарне спустя несколько лет после того, как Джайя родила Яасдурам сына. Змей возглавил её и регулярно отправлял вести об успехах. Порой, не все было гладко, но в целом, Ласбарн был практически смят, и Тиглат обещал вернуться в течении месяца.
Однако никакого удовлетворения царь не чувствовал. Договор с Ясом оказался почти аннулирован. Алаю нужен был Змей, чтобы хоть как-то урегулировать выполнение обязательств Яасдурами или танами или кто там вообще отвечает за военное дело! Но чтобы подавить Ласбарн, ему тоже нужен был Змей. Алай был далеко не молод и сам вести войска не решался. Да и стоило ли теперь вести войска? Ласбарн должен был утихнуть, чтобы Орс мог отбить злосчастные рудники и крепости с обширными лесными угодьями у проклятых аданийцев. А как сейчас воевать с Адани, если его дочь царствует там? Если его внуки унаследуют эту державу? Если его сын, который мог бы более всех других сгодиться для его собственного, орсовского трона, теперь охраняет аданийский?
Алай оперся о парапет, будто спрятав голову между плечами. Как все переменилось! Неужели и впрямь есть Бог, который управляет чем-то из-за кулис мировых подмостков? Неужели Случай — и есть Бог? Или Бог — это нечто иное, что предопределяет и случай тоже, лишая его на самом деле всякой случайности?
— Мой государь! — на балкон вошел гонец. От Змея, понял Алай: только ребята Ти глата всегда укутывались так, что оставалась одна полоска для глаз.
Гонец упал на одно колено:
— Прошу прощения, государь! У меня срочные вести из Адани! — твердо отрапортовал гонец.
Алай поглядел на мальца с опущенной в почтении головой. Много ли можно отдать и пожертвовать, чтобы видеть это почтение каждый день? Достаточно ли он, Алай, уже отдал? Стоило ли это почтение того, что он отдал?
— Мой царь, — напомнил гонец снизу, держа на вытянутых руках свиток с посланием.
У него приятный голос, подумал Далхор.
Алай повернулся обратно к парапету. Положил руки на ограждение.
— Умеешь читать?
— Да, мой царь, — твердо отрапортовал гонец.
За чтецами посылать долго — пока толстобрюхи доберутся до этого этажа! А сам Алай в последний год чаще только подписывал бумаги, нежели читал. Да, Змей сейчас бы пригодился особенно. Ладно, делать нечего. Если будет что-то совсем уж в край тайное, гонца всегда можно казнить, чтобы не разболтал кому лишнего. Как ни жаль.
— Тогда прочти сам. У меня ослабло зрение.
— Мой царь? — уточнил гонец, что понял его верно.
— Прочти, — потребовал Алай, опираясь ладонями на стену, словно это помогало ему чувствовать опору лучше.
— Как прикажете.
Алай слышал, как гонец открутил боковую крышку, как потянул из тубуса пергамент. А потом вдруг почувствовал у шеи леденящую сталь, и голос, который прежде казался приятным, теперь звучал по-настоящему знакомо.
У Алая заколотилось сердце.
— Я привез тебе, владыка Орса, весть о смерти твоей дочери Таниры. Дочери, которую ты бросил на произвол судьбы на чужбине, где, пойди она по рукам бродячей солдатни, никто бы и слова против не сказал. Дочери, которую отдали в надругание слабоумному и слабохарактерному идиоту. Дочери, за которую ты даже отказался мстить.
— Таммуз! — дернулся Алай, но Таммуз не пустил. Он развернул нож и плашмя прижал лезвие к горлу отца, чтобы дать тому понять, что разговор не закончен.
