У властителя Экамчи даже дух занялся от неожиданности. Затем его пухлые щечки возмущенно заколыхались.
— Гнев богов!.. — негодующе зашипел он. — Ты, чурбан неотесанный! Думаешь, ты можешь меня тронуть, и тебе это сойдет с рук?!
Позади него загремели оружием его телохранители, но в узком коридоре они не могли обойти расплывшуюся фигуру взбешенного властителя и, следовательно, не могли добраться до Папевайо.
Командир авангарда Акомы отнесся к угрозам с подобающей невозмутимостью:
— Если ты еще хоть раз проявишь неуважение к моей госпоже, я тебя «трону» так, что тебе будет очень больно!
Пока Экамчи брызгал слюной, его телохранители пребывали в растерянности: немедленно покарать обидчика они не могли, поскольку от него их отделяла объемистая фигура хозяина; если же попытаться обогнуть это препятствие, то нападению со стороны Папевайо мог подвергнуться сам властитель, прежде чем они успеют помешать наглецу.
— Посторонись, — решительно сказала Мара господину Экамчи, который все еще загораживал ей путь. — Даже ты, Текачи из Экамчи, не посмеешь запятнать кровопролитием празднование дня рождения Имперского Стратега.
Толстый властитель побагровел еще больше.
— Для слуги, поднявшего руку на человека моего ранга, приговор известен заранее: смертная казнь, — злобно фыркнул он.
— Разумеется, — глубокомысленно подтвердила Мара.
Папевайо приподнял свой шлем, явив миру черную повязку позора.
Властитель Экамчи побледнел и придвинулся к стене, бормоча поспешные извинения. Он не мог требовать казни уже осужденного человека и не мог отдать своим стражникам приказ напасть на Папевайо: ведь этим он только угодил бы мерзавцу, даровав ему почетную смерть от клинка.
Попав впросак и за это еще больше возненавидев Мару, Экамчи с самым надменным видом направился к пиршественному столу.
— Давай поспешим, — шепнула Мара Накойе. — Коридоры для нас небезопасны.
— А по-твоему, наши покои чем-нибудь лучше капкана? — возразила старушка, но пошла побыстрей.
Как и предполагала Мара, в уединении и тишине Накойя быстро собралась с мыслями, и ее деятельный ум заработал.
Сменив праздничный наряд на более удобное домашнее одеяние и усевшись на подушки, первая советница принялась бесстрастно поучать свою госпожу, излагая ей методы выживания в неприятельском логове.
— Ты должна расставить снаружи лампы, напротив каждой из перегородок, — настойчиво внушала Накойя. — Тогда, если убийца попытается к тебе проникнуть, ты увидишь на перегородке его тень. Зато внутри надо разместить лампы между тобой и окнами: тот, кто рыщет снаружи, не должен видеть твой силуэт.
Мара кивнула, благоразумно предоставив Накойе выговориться.
Про все эти хитрости с лампами ей когда-то рассказывал Лано, и она сразу же после приезда в Минванаби подробно растолковала одной из своих служанок, каким образом нужно расположить светильники. Вскоре яркий свет уже заливал комнату, где сидели Мара с Накойей; Папевайо занял пост у входа.
Теперь, когда все возможные меры предосторожности были приняты, пора было обратиться к другим заботами некоторыми из своих тревог Мара поделилась с первой советницей:
— Накойя, что же будет с нашими пятьюдесятью воинами в казармах? Минванаби поручился за безопасность гостей, но ведь на свиту это ручательство не распространяется! Боюсь, с ними может случиться беда.
— Не думаю, — возразила старушка с уверенностью, которая могла бы показаться неожиданной после целого дня страха и назащищенности.
Мара готова была вспылить, но сдержалась:
— Да ведь подстроить их убийство — проще простого! Достаточно поднять ложную тревогу… объявить, например, что в казармах людей косит вспышка летней горячки… достаточно лишь подозрения на эту болезнь — и трупы будут сожжены. Никто не сможет доказать, как погибли наши солдаты…
Накойя коснулась запястья Мары:
— Ты напрасно мучаешь себя, Мараанни. Минванаби не станет утруждать себя такими пустяками, как расправа с твоими воинами. Госпожа моя, все/что ему требуется, — это прикончить тебя с Айяки. И тогда каждый, кто сейчас носит зеленые доспехи Акомы, станет серым воином, не имеющим хозяина и проклятым богами. По-моему, такой исход больше по вкусу Джингу.
Первая советница замолчала и взглянула на хозяйку, желая понять ее отклик на сказанное, но глаза у той были закрыты. Тогда она заговорила снова:
— Мара, послушай меня. Кругом притаились другие опасности, и каждая — словно релли, свернувшаяся в темноте. Ты должна остерегаться Теани. — Накойя выпрямилась, всем своим видом показывая, что намерена высказаться до конца.
— Я весь день наблюдала за ней, а она глаз с тебя не спускала, стоило тебе отвернуться.
Но Мара была слишком утомлена, чтобы все время держаться настороже. Опершись на локоть, она полулежала на подушках; обрывки мыслей сменяли друг друга беспорядочной чередой, и она не пыталась управлять ими. Своим мудрым многоопытным взглядом Накойя видела, что у ее госпожи уже не осталось сил. Нельзя было допустить, чтобы она заснула: если совершится нападение, она должна быть готова погасить лампу и метнуться в угол, который заранее указал ей Папевайо. Он хотел быть уверенным, что не заденет ее ненароком, когда начнет крушить все на своем пути.
— Ты меня слышишь? — резко спросила Накойя.
— Да, мать моего сердца.
Мара слышала; но если сам Имперский Стратег усматривает в бедствиях Акомы всего лишь способ позабавиться… стоило ли беспокоиться из-за какой-то Теани?
Мысли Мары были заняты другим. Каким образом могли бы отстоять честь Акомы Лано или ее отец, властитель Седзу, окажись они в таком же положении, как она? Какой совет дали бы ей те, кого погубило предательство Минванаби? Но никакие голоса ей не отвечали. Приходилось полагаться только на собственный разум. То и дело она соскальзывала на несколько минут в беспокойную дремоту. И хотя властительница Акомы сама прекрасно понимала, что спать нельзя, сейчас она больше всего напоминала худенького испуганного ребенка. И Накойя, которая вынянчила ее на своих руках и пестовала все эти годы, отступилась. Она перестала терзать госпожу разговорами, поднялась с подушек и занялась перекладыванием вещей в дорожных сундуках.
Мара уже спала глубоким сном, когда старая няня вернулась с охапкой прозрачных шарфов и шалей в руках. Все это она сложила около ночника, поставленного в изголовье спальной циновки, — то был последний оборонительный рубеж, который она успела подготовить, прежде чем изнеможение и ее свалило с ног. Чему быть, того не миновать. Две женщины, две девушки-служанки и один смертельно усталый воин не могли рассчитывать на успех, когда им противостояли все силы дома Минванаби.
Накойя надеялась только на то, что покушение состоится с минуты на минуту, пока еще у Папевайо не притупилась бдительность и он сумеет отразить удар.
